монофизиты, то страдал на кресте не человек, а Бог, который мог легко переносить муки и даже не ощущать их. А коль скоро так, то он нам, людям, не пример, ибо мы слабы и боли боимся. Но, с другой стороны, не есть ли признание в Христе человеческой природы — его принижение? Поэтому монофизиты кричали: «Надвое рассеките признающих два естества!» Собор обещал быть бурным.

Учение о двух естествах поддерживали греки и италийцы (патриарх и папа); против них выступали египтяне. Во время заседания в помещение, где заседал Собор, ворвалась тысячная толпа египетских монахов, нечесаных, бородатых, во власяницах и с большими топорами. Монахи стали избивать епископов, поломали пальцы писцам, патриарха топтали ногами. А стража, присланная подкупленным вельможей, не вмешивалась, так как у воинов отсутствовала стихийная пассионарность, а следовательно, и инициатива.

Теперь попробуем проанализировать ситуацию. Сирийские крестьяне были недовольны византийскими чиновниками и до возведения Нестория на патриарший престол, и во время его господства в Константинополе, и после его ссылки. Но их недовольство никакого касательства к Непорочному Зачатию и Рождеству не имело. Однако население Сирии высказалось за взгляды Нестория, очевидно, потому, что они были им более близки и понятны. Но когда эмигрировали в персидскую Месопотамию студенты эфесской богословской школы и некоторые антиохийские иерархи — противники монофизитства, то народное движение в Сирии погасло. Недовольные гнетом константинопольского правительства, конечно, остались, но после указа императора («Энотикон») 482 г., содержавшего компромисс с монофизитством, они объединились с египтянами, т. е. изменили идеологическую позицию на 180°, чтобы сохранить позицию социально-политическую.

Искренние сторонники Нестория, почитавшие его как праведника, замученного в ссылке, основали в Нисибе христианский университет, проповедовали христианство вплоть до Китая и были верноподданными шаха Ирана, т. е. политическими противниками Константинополя. Но они оставались византийцами по образу мысли, складу психики и стереотипу поведения. Таким образом, Византия выплеснулась за государственные границы, подобно тому как кипящая жидкость вытекает из вмещающего ее сосуда.

Засим последовал поединок между Константинополем и Александрией, или между египетской церковью и греческой патриархией. Силы были почти равны. Решала проблему позиция светской власти, которая опасалась растущего влияния церкви.

В 451 г. в Халкидоне был созван новый Собор под председательством самого императора Маркиана. Халкидонский Собор отменил решение Собора Эфесского 449 г. и назвал его «эфесским разбоем». Египтяне ответили на это расколом, изгнали греческий язык из богослужения и выбрали особого коптского патриарха. Второе их патриаршество основал в Антиохии Яков Барадей; его последователи получили название яковитов.

Попытка императора Ираклия положить конец расколу путем принятия компромиссного решения повела лишь к тому, что в VII в. возникло еще одно течение, оформившееся в секту марконитов, укрепившуюся в горах Ливана. Итак, единый в IV в. византийский этнос раскололся на четыре взаимовраждебных субэтноса. Это повело к фактическому отделению Римской патриархии, а следовательно, и всего Запада, эмиграции несториан на Восток и переходу монофизитов под власть арабских халифов. В VII в. Восточная Римская империя превратилась в греческое царство.

Теперь приступим к анализу событий. Кто выиграл от конфессиональных споров? Только враги православия и Византии. Ариане-лангобарды захватили большую часть Италии; мусульмане-арабы покорили Сирию, Египет, Карфаген, Армению и Грузию; язычники-славяне опустошили Балканский полуостров и заселили его вплоть до Пелопоннеса. Единство было Византии необходимо, но оно оказалось недостижимым. Пассионарное напряжение городского населения росло и понуждало его носителей проявлять себя путем объединения в соперничающие консорции. А те, в свою очередь, вырастали в субэтносы и после отделения от империи — в этносы. Иногда основу еретических общин составляли древние племена, сохранившиеся после периода эллинистического нивеляторства, но чаще это были консорции, возникавшие в крупных городах, генетически неоднородные, поддерживавшие свое единство только благодаря поведенческим доминантам и комплиментарности. Иными словами, это был интенсивный процесс этногенеза, где догмы для участников событий играли роль символов, а для историков являются индикаторами.

Мы описали не фактическую сторону глобального этногенеза, а идеальную закономерность, на самом деле постоянно нарушаемую внешними по отношению к данному этносу воздействиями. Поэтому нам и приходилось брать примеры из Всемирной истории — никто не живет одиноко, а соседи, то более взрослые и опытные, то молодые и горячие, постоянно тревожат любой этнос. Но идеальная кривая была необходима для того, чтобы интерпретировать характер нарушений процесса как такового, ибо в действительности мы видим чаще всего зигзаги, взаимно компенсирующиеся на длинных отрезках этнической истории. Теперь мы знаем, что инерция пассионарного толчка теряется за 1200 лет при любом, даже самом благоприятном варианте, но лишь счастливые этносы доживают до естественного конца. В истории мы наблюдаем постоянные обрывы этногенезов в самых разных возрастах. Однако и тут есть статистическая закономерность.

Этнос, находящийся в первых фазах этногенеза, практически неистребим и непокорим, так как для покорения его нужны такие затраты, которые не окупит любой успех. Но этнос, меняющий фазу развития, легкоуязвим и может стать жертвой соседа, если тот достаточно пассионарен. Поэтому обратим внимание на фазовые переходы кривой пассионарного напряжения этноса, тем более что они всегда бывают плавными, с размытыми границами. У этих переходов тоже есть свои императивы.

Переход из стабильного состояния к подъему ознаменован императивом: «Надо исправить мир, ибо он плох». Последнее всегда более или менее обоснованно, но риск велик. Новорожденный этнос, еще не набравший сил, может разбиться о сильное сопротивление соседей, не желающих, чтобы их исправляли. Это случилось с зулусами в XIX в., когда Чака (1810–1828) снабдил их модернизованными ассегаями, обучил строю и повел к победам. Но Чака не учел технического прогресса Европы. Когда гладкоствольные ружья, заряжающиеся с дула, были заменены штуцерами, буры разбили зулусов в 1838 г. и основали на завоеванных землях республику Трансвааль.

Несколько дольше держалась другая зулусская держава — Матабеле, отделившаяся в 1820 г. от державы Чаки. Командир армии, посланный завоевывать юг, Мзиликази не вернулся — он сам стал королем. В 1888 г. его сын Лонгенгула был разбит английскими войсками Сесила Родса. Пассионарный толчок зулусов захлебнулся в собственной крови.

Аналогичных примеров столь много, что важнее отметить вторую опасность для этноса, возникающую при переходе от фаза подъема в акматическую фазу. В данный период соподчиненность элементов структуры нарушается, каждый хочет «быть самим собой» и ради этого ломает созданную организацию, принося интересы этноса в жертву своим собственным. Как правило, при этом обильно льется кровь, но культура не страдает, а скорее процветает.

Яркий пример этого варианта — распадение Арабского халифата в X в. на эмираты. Совпадение политического развала с расцветом мусульманской полиэтничной культуры, отмечаемое всеми специалистами, очевидно, не случайно. Признание ценности неповторимой творческой личности ставило ученых, писавших на арабском языке, в особое положение. Соперников в них султаны и эмиры не видели, а труды их ценили, предоставляя им «быть самими собой» в интеллектуальной и эстетической сфере. Однако иногда такое «смещение» дает трагические результаты, что будет показано ниже.

Гораздо опаснее для этноса третий переход — из акматической в фазу надлома. Тут возникает