— Мы должны идти дальше, — говорю я.
Я смотрю вниз. У нее короткие, прекрасные, коричневые волосы, которые собраны в пучок. С её тонкой, маленькой шеей, как прядь волос, Эмми больше похожа на маленькую птичку, чем на девочку.
Просто чудо, что я не сломала её шею, когда ударила её. Просто сама мысль об этом заставляла меня чувствовать тошноту, поэтому я старалась поменьше думать об этом. Я знала, что прежде Эм еще никогда в её жизни никто не бил, я первая подняла на неё руку. Лью бы так никогда не сделал, и не важно, што послужило тому причиной. Никогда. Он бы рехнулся, узнав, што я сделала.
Я присаживаюсь на корточки рядом с ней.
— В чем дело? — спрашиваю я. Затем я вижу её пятки. Они истерты до крови. Вот почему она не могла идти быстро. Наверное это было ужасно больно, но она не издала ни писка. — Почему ты мне ничево не сказала? — спрашиваю я.
— Я не хотела, чтобы ты на меня орала, — отвечает она.
Я смотрю на неё, её личико такое маленькое и худенькое. Я слышу голос Лью у себя в голове.
— Ты должна была мне сказать, — говорю я. Я промываю ее раны и перебинтовываю ее ноги чистыми полосками ткани. — Ладно, — говорю я, — обними меня руками за шею.
Я поднимаю её. Я несу её столько сколько могу, весь оставшийся день, но даже тощая девятилетка во время пути становитца тяжелее с каждым шагом. Я также тащу и наши вещьмешки, так што мне приходитца останавливатца и спускать её время от времени. И она ковыляет немного сама.
Она тихо плачет в ночи.
Её плач отдаетца в моем серце. Я тяну руку и прикосаюсь к её руке, но она сбрасывает её и отворачиваетца.
— Я ненавижу тебя! — всхлипывает она. — Как бы я хотела, чтобы они пристрелили тебя вместо Па!
После, я натягиваю свой плащ себе на голову, чтобы не слышать её плач.
Мы должны продолжать двигатца.
Я должна найти Лью.
Третий день. Рассвет.
Я вновь промываю пятки Эмми и мы встаем. Она делает два крошечных шага и падает на землю. Мда, сегодня она не сможет сделать ни шагу. Чтож, полагаю, я не удивлена. Я поднимаю её и опускаю на траву где есть небольшой тенек.
Я провожу рукой по моим волосам. Смотрю в небо. Я хочу закричать или побегать... короче сделать хоть че-нибуть, штобы избавить себя от внутреней напряжености. Я пинаю землю так сильно, што в ответ сильно ударяю ногу. Я чертыхаюсь и сыплю проклятиями.
— Мне жаль, Саба, — шепчет Эмми.
Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, показать, што мне не всё равно, но не у меня ничего не выходит. Я отворачиваюсь от неё.
— Это не твоя вина, — говорю я. — Я разберусь с этим.
Я провожу остаток утра, сооружая настил. Я срезала две из самых эластичных, самых сильных веток дерева, которые смогла найти. Я выкладываю их крестообразно на земле, чтобы сделать их как можно прочнее и удобнее для Эм, чтобы она могла лечь на них. Я связываю все это вместе веревкой из крапивы. Затем я делаю хомут и перекидываю его себе на плечи, подложив по него наши запасные рубахи.
Он готов к середине дня. Я водружаю Эм с нашими вещами на настил. Я перетягиваю руки тканью. Правая все еще болела, так што сначала я делаю чистую повязку. Не хочу, штобы она разболелась и стало еще хуже.
Затем я начинаю тащить. Настил подпрыгивает и ударяетца о землю, но Эмми не жалуетца, не хныкает и не плачет. Она не издает ни звука.
Солнце палит. Оно беспощадно. Жестоко. Што заставляет меня задуматься о жестоких вещах. Вроде:
Почему они не застрелили Эмми, вместо Па?
Почему они на забрали Эмми, вместо Лью?
От Эмми никому нет никакой пользы. Никогда не было. И никогда не будет.
Она задерживает меня. Заставляя терять время.
Мой разум так и шепчет, об этом же шепчет сердце и кости.
Оставь её... оставь её... уйди и оставь её. Што... умирать? Даже не думай об этом... она не имеет значения... значение имеет только Лью... вернутца к пирамиде... дойти до Сандси - моря песка... они бы пошли той дорогой... ты могла бы быть там всего через несколько часов, если бы шла быстро...
Я встряхиваюсь. Закрываю свои уши от нашептываний. Я не могу оставить Эмми. Я должна отвести её в Кросскрик и оставить с Мерси.
Лью сказал, что я должна беречь её. Когда я найду его, я должна буду в состоянии сказать ему, что она в порядке. То, что я ухаживала за ней так же хорошо, как он.
Как только опускаюсь на настил, я гадаю, где он сейчас. Не страшно ли ему. Скучает ли он по мне, как как я тоскую по нему.
У меня аж все тело отзывалось болью, так я тосковала по нему. Это как...пустота. Пустота рядом со мной, внутри меня и вокруг меня, везде, где Лью раньше бывал. Я никогда не была отдельно от него. Ни одной минуты без него со дня нашего рождения. До нашева рождения.
Если они хоть пальцем его тронули, если они причинили ему вред, я убью их. Но даже, если нет, я все равно должна их прикончить, в наказание за то, что увезли его.
Мои плечи ноют. Больная рука пульсирует. Солнце палит нещадно. Я стискиваю зубы и заставляю себя идти быстрее.
Почему Эмми не плачет? Почему она не ноет?
Хотелось бы мне, чтобы она именно это и делал. Тогда бы я могла наорать на неё.
Тогда я смогла ненавидеть её, сколько мне влезет.
Я задвинула эти мысли подальше, в самые глубокие и темные уголки своево сознания, чтобы их никто не смог прочесть.
А Эмми не заплакала. Ни разу.
Пятый день. Полночь.
Мы лежим в низине, рядом с тропинкой. Мы завернулись в наши кожаные плащи. Эмми пристроилась рядом со мной, притиснувшись как можно плотнее. Неро примостился с другой стороны и тут же заснул, его голова была спрятана под крыло.
Стоит теплая весенняя ночь. Легкий ветерок колышыт волосы на лбу. В отдалении воет волкодав, а другой ему подвывает. Они довольно далеко от нас. Так что переживать не о чем.
Я уставилась вверх на небо. На тысячи и миллионы звезд, которые толпились в ночи. Я смотрю на Большую Медведицу. Маленькую Медведицу. На Дракона. Северную звезду.
Я думаю о Па. О том, что он нам говорил. О нашей судьбе, историях наших жизней, начертаных в звездах. И, что он знал, как читать их.
А потом я думаю о том, што сказал Лью.
Я думаю о Па, как он раскладывает свои палочки по кругу и шаманит свои заклинания, пытаясь вызвать дождь. Как он утверждал, што прочел о нем в звездах, што звезды сказали ему, што дождь прольетца, а его все не было.
Чтож, пока Па не умер. Пока не стало слишком поздно. Это означает, что либо Па прочел по звездам неправильно, либо звезды солгали ему.
А может вот в чем истина. Па не мог читать по звездам, потому што там нечево было читать. И все его заклинания и песнопения были только от того, что он так отчаяно жаждал дождя, что он старался испробовать всё што только можно, неважно каким бы это сумасшествием могло показатца.
