прошло. Ну а что касается друзей, то с ними были другие трудности.

– Если тебе не сложно, поясни, пожалуйста.

– Да, конечно! Дело в том, что друзья, сверстники и даже некоторые наши знакомые, которые были старше нас с Людой, постепенно в наших глазах стали выглядеть…

Андрей задумался, подыскивая сравнение.

– Ну, наверное, – как дети, что ли! – неуверенно сказал он.

Он поморщился, сравнение его явно не устроило.

– Нет, даже не как дети, а, скорее, – как глупые дети.

Он, наконец, подобрал нужное слово, и теперь на его лице появилась грустная улыбка, означавшая, как я понял, одновременно и сочувствие, по поводу непроходимой глупости своих знакомых, и осознание своей невозможности помочь им стать взрослее, или хотя бы избавиться от инфантильности.

– Вы не представляете, какую чушь они несли! – говорил Андрей, и по его интонациям чувствовалось, что он сгорает от стыда за своих друзей.

– Особенно, когда… – он засмеялся, вспоминая что-то смешное из своей школьной жизни, потом махнул рукой, дескать, раз уж начал, то надо продолжать и, покраснев, как человек, которому придётся сейчас сказать что-то неприличное, сказал:

– Они все очень любили рассуждать о своей независимости. Их постоянно всё раздражало! Абсолютно всё, что говорили взрослые! Это только что до меня дошло! Дошло, что всё, о чём они говорили, можно было свести к одной фразе! – «Когда я стану большим, я им всем покажу»! – Вы представляете!

– Очень даже хорошо представляю. И даже более того, я сам всё это наблюдал, когда был в твоём возрасте. Именно в твоём возрасте, а не когда мне было шестнадцать или семнадцать лет. Я ведь, Андрюша, в отличие от тебя, взрослел немного медленнее.

И к тому же, я был в семье единственным ребёнком! А вы с сестрой могли, да что там, могли, вы и были, и остаётесь друг для друга поддержкой.

Я вспомнил, какими смешными казались мне мои друзья, разглагольствовавшие о том, что вот взрослым столько всего можно, а нам, бедолагам, остаётся только безропотно подчиняться этим тиранам.

– И что, в ваше время подростки тоже боролись за свою независимость?

– А ты думал! Да ведь самое ужасное, что они так и не выросли, эти борцы за независимость! Они теперь рассуждают о независимости государств и автономных округов. Скоро, наверное, договорятся до того, что область от центра не должна зависеть и наоборот.

Андрей, явно никогда не думавший, что всё так плохо, спросил с нескрываемой надеждой в голосе:

– Да что же они, не понимают, что это вообще невозможно?!

– Поди ты, объясни этим остолопам, что такое понятие, как независимость, – чистая абстракция! Что, живя среди людей, никто, ни при каких обстоятельствах не может оставаться независимым от окружающих! Даже самый распоследний бомж! А уж когда целые народы «бьются» за какую-то независимость, то остаётся только их спросить, что они называют этим словом?

Я некоторое время помолчал, давая возможность «переварить» сказанное мной.

– И если они смогут сформулировать ответ, я боюсь, вдруг окажется, что под независимостью они понимают предоставленную им возможность не реагировать на критику, на справедливые замечания и мудрые советы тех, кто уже прошёл через стадию заблуждений относительно понимания этого скользкого слова – «независимость».

Андрей слушал с интересом. По нему не было заметно, что у него появились ко мне какие либо вопросы, которые я предпочитаю сразу же освещать, чтобы у собеседника не оставалось ощущения недосказанности.

– Что понимают люди под словом «независимость», я, кстати, до сих пор толком так и не выяснил, – продолжал я. – Ну, разве что, так у них называется неудовлетворённая потребность делать что-то, что им запрещали взрослые. Ты ведь только что справедливо заметил, что твои сверстники казались вам с Людой какими-то глупыми детьми, в то время как у вас процесс взросления резко ускорился из-за того, что вы благополучно проскочили этот ужасный возраст, даже не успев его заметить.

Что-то из сказанного мной, как мне показалось, мой собеседник мог неправильно понять. Проведя быстрый анализ своих слов, я нашёл ошибку и тут же постарался её исправить.

– Надеюсь, ты понимаешь, что, сказав «ужасный возраст», я не имел в виду какой-то определённый возраст, который вы, не заметив, проскочили. Нет. И я вовсе не считаю так называемый подростковый период ужасным возрастом! Я имел в виду тот период в жизни почти любого человека, когда гормональные изменения, происходящие в его организме, заставляют его обратить внимание на отношение окружающих к нему, как к неразумному дитятке, хотя сам он чувствует себя полноценным членом общества, с правом не только голоса, но и с правом пользоваться всеми этими правами и свободами. На каком основании, – спрашивает он сам себя и окружающих его «надсмотрщиков», – «На каком основании они почти круглосуточно дискриминируют его?! Если так, по их мнению, выглядит воспитание, – продолжает рассуждать он, – то какова цель такого воспитания? Унизить? Да вроде нет! Говорят ведь, что только из любви к нему они подвергают его таким пыткам. Вырастить из него обозлённого на весь мир кусачего щенка?» – ну, и так далее… – постарался я как можно быстрее закончить свою мысль, чувствуя, что сейчас меня «понесёт» в другие темы, а та, которую поднял, так и останется открытой. – Ты знаешь, я сейчас подумал, что вам с сестрой, в общем-то, трудно было понять тех, кого вы стали со временем рассматривать как глупых и инфантильных. А в дальнейшем, когда вам придётся столкнуться с повзрослевшими «детишками», вас, почти наверняка, ожидают тяжелейшие разочарования в людях вообще! Ты об этом не задумывался?

– Мы об этом знали, – совершенно спокойно сказал Андрей. – Понимаете, вам приходится прямо сейчас, если так можно выразиться, сгоряча, делать какие-то выводы, представлять, как бы вы относились к миру, который не примет вас, хотя вы не сделали ничего такого, чтобы к вам так относились. Ничего, чтобы он вас отверг. А мы с этим живём уже… четыре?.. Да, уже четыре года! Для нас окружающие нас люди, это точно такие же люди, как и для вас, но!.. Но скажите честно, все ли ваши знакомые разделяют ваши мысли? Ваш подход к той или другой проблеме? Ведь, скорее всего – нет! Я прав?

Он ждал моей реакции. Не согласиться с ним я не мог, поэтому молча кивнул, зная, что он ждёт ответа, чтобы продолжить свою мысль.

– Просто, если собрать всё, что отличает вас от других людей, может оказаться, что вы не меньше нас с Людой отличаетесь от окружающих. Я думаю так, что в так называемой личной жизни каждого человека есть некоторые моменты, которые не принято не только выставлять на показ, но и вообще, не принято даже упоминать о них. Я не считаю это правильным, но так уж устроен мир.

Андрей оказался непростым человеком! Слушая его, я всё больше убеждался в его незаурядности. В его трезвой оценке мира, в котором ему с сестрой, можно сказать, не оказалось места. И хотя во всём, что он говорил, был заметен простительный недостаток жизненного опыта, могу с твёрдой уверенностью сказать, что многим моим ровесникам такие мысли никогда не придут в голову.

Но, о чём бы мы с ним ни говорили, какие бы темы не затрагивали, моё раздвоенное мышление постоянно возвращало меня на землю.

«Надо что-то решать. Ну, допустим, вывез я его из посёлка, да? Я ведь даже не знаю, к кому обратиться, чтобы купить «левый» паспорт. Во, в какое дело я влез! Теперь и мысли, соответствующие положению, буравят мозг.

Да и нужен ли парню липовый паспорт? Ему не документы направо и налево предъявлять надо, а испариться из этого района в первую очередь необходимо, а потом затаиться на время, чтобы здесь все решили, что ушёл он. Без помощи тут не обойтись, а рассказать кому-либо из своих знакомых о том, кто такой этот паренёк, я, честно говоря, не решился бы».

– Да. Ты прав, у меня с людьми, меня окружающими, мало точек соприкосновения.

И только закончив эту фразу, я обратил внимание, что произнёс её, не скрывая своего по этому поводу расстройства. Дефицит общения, конечно же, был! Видимо, я просто привык к нему, как привыкает человек к своему лицу, даже не догадываясь, что у окружающих оно может вызывать весь спектр чувств, вплоть до отвращения.