Гунналуг так и не вышел из своего закутка под кормой, хотя сидеть там ему было, наверное, совсем неудобно, потому что дно у вытащенного на песок драккара не плоское, и сама лодка устроилась на берегу с большим уклоном. Постояв рядом с трапом в раздумье, ярл Торольф Одноглазый все же поднялся на борт и по наклоненным скамьям гребцов прошел к корме. Скамьи мокли под дождем и были скользкими, идти было неудобно, но ярл ни разу не оступился. Воину, закаленному во многих боях своей жизни, и мореплавателю, привыкшему к любой, самой сильной качке, было бы просто стыдно поскользнуться и упасть. Торольф, хотя был уже далеко не молод, сохранил былую силу тела, потому что никогда не раскисал, отлеживаясь где- нибудь на мягком ложе, и не баловал себя удобствами. Жизнь воина и скитальца укрепляет тело и дух. Бывает, что болят старые раны, а об обыкновенных болезнях, преследующих домоседов, Одноглазый и знать не хотел. И потому никогда не замечал трудностей.

Все на корме, пусть и наклоненной, выглядело, казалось, естественно и привычно, как выглядит всегда, но все же что-то заставило Одноглазого насторожиться и чуть-чуть замедлить движение. Но он не сразу понял, что именно. Даже осмотрелся внимательнее и оглянулся в непонимании, словно бы чувствуя чей-то тяжелый взгляд со спины.

А потом понял…

Взгляда со спины не было. Смотреть требовалось только перед собой. Но посмотреть было на что. Корма была сильно наклонена, как и весь драккар, но полог, что скрывал закуток колдуна под кормой, свисал не вертикально вниз, как полагается свисать пологу, а к порожку, параллельно проходу, как висел он на прямо стоящем драккаре. То есть создавалось впечатление, что там, в закутке, не хотели знать обычных законов земной жизни, и там, даже при наклоненной лодке, наклона не ощутили. По крайней мере, полог наклона не ощутил.

— Заходи, ярл, — как обычно, не видя еще его, Гунналуг уже почувствовал, кто пришел. Ярл давно перестал этому удивляться, смирившись с тем, что стало привычным. Колдун чувствовал его приход, как собака чувствует, когда к дверям подходит человек, и даже точно определяет, кто пришел, свой или чужой, и лает или виляет хвостом.

Одноглазый придержал рукой полог, шагнул за невысокий порог, готовый к тому, что пол в закутке тоже будет все-таки наклонен, и чуть не упал, подвернув ногу, потому что пол там стоял прямо. Создавалось впечатление, что шагает он из кривого мира в мир прямой, и это было не совсем удобно. Но, сделав шаг, а затем переместив и вторую ногу, он встал твердо и ровно, как стояла на полу и тренога с горящим в ней огнем. Удивление Одноглазого было очень велико.

— Как ты сумел? — начал было Торольф. — Все вокруг…

— Это просто. Это даже не требует особых усилий. Сейчас не о том речь. Как твой разговор с Торстейном Китобоем? Сложился удачно?

— Сейчас Торстейн рассказывает своим людям о тебе. И они уже начали тебя бояться. Ты можешь смело подпитываться их страхом.

— Я уже почувствовал страх. И не только из прохода, где все еще стоят воины. Еще больший страх идет из скал сбоку и чуть-чуть позади. Китобой оставил там, наверное, засаду, чтобы ударила нам в спину при обострении ситуации. Если мы, скажем, двинемся к проходу и увязнем там, засада захватит драккары. Так, наверное, рассчитывали. Но — все равно боятся. Страх слишком сильный. С таким страхом нельзя ходить в бой — он скует руку, поднявшую оружие. Впрочем, разве я против страха? Пусть боятся и сейчас, и потом еще. Пусть боятся всегда, как сейчас. Они меня кормят, и я чувствую себя уже лучше. Но только слегка, не более. Страх — это не тот корм, которым можно горы сворачивать. Это только подпитка для простых, как ты говоришь, фокусов.

— По-прежнему кто-то мешает?

— Да, мешает кто-то. Скорее всего, издалека. И мне кажется, что это тот шаман. Это он оборачивался белой совой. Я тогда еще почувствовал, но коршуна создать не успел. Он улетел. Шаман умеет удачно трансформировать время и путешествует по нему. Это тоже большая сила, доступная не каждому. Но я сумею сориентироваться, накоплю сил и уничтожу его. Это вопрос времени. Как только я окажусь в своей башне, все встанет на свои места. Там я стану неуязвимым для атаки издалека. Но сам смогу атаковать всегда. С яростью пламени и с жестокостью молнии. И даже попробую сделать то, чего не делал раньше — я попробую атаковать через время и расстояние. Я придумал, как… Так что там у тебя с переговорами?

Одноглазый начал докладывать так, как ему самому докладывали его подчиненные. И сам чувствовал эту схожесть, но иначе говорить с колдуном не получалось:

— Я предложил Торстейну Китобою помощь в борьбе с ярлом Ингьяльдом с условием, что после этого он отправится вместе со всеми своими людьми со мной. Пусть их пока не так много, но по пути я смогу набрать еще союзников. А у Торстейна в этих краях авторитет больший, чем он сам осознает. А это стоит дорого. За ним двинутся простые бонды из других селений, где его уважают и ценят, потому что он решился на то, на что они не решаются и терпят живущих поблизости ярлов. А он терпеть не стал. По большому счету его за это стоит уничтожить. Но это после. Время будет, я его уничтожу. Однако сначала он должен мне послужить.

— И что же? Китобой очень обрадовался твоему предложению?

— Китобой очень осторожный человек. Он взял короткую паузу. Хочет посоветоваться со своими людьми, потом придет сюда с ответом. На прощание я слегка надавил твоим авторитетом. Короче говоря, нагнал на них страха. Будет прекрасно, если мы с тобой примем его здесь, в твоей каморке, стоящей прямо, когда драккар лежит почти на боку. Это произведет впечатление. И поможет нам влиять на Китобоя.

— Моя каморка слишком мала, чтобы здесь поместиться троим. Ты раскинь свой шатер на берегу, поговоришь с Торстейном там, а потом скажешь, что я хочу посмотреть на него. И пусть поднимается сюда. Если такой пустяк на него подействует, мы сломаем его характер кое-чем дополнительным. Я уже подкрепился страхом, чтобы кое-что суметь. А когда воины Китобоя будут ближе, они будут бояться сильнее. И я заставлю их от страха перед собой просто дрожать, как лист на осеннем ветру. Пусть приходит. Но пусть приходит один. Ты подожди у себя в шатре. Иначе он увидит, что ты не пугаешься, и тоже перестанет пугаться. А авторитета я и тебе добавлю. Они и тебя будут бояться. Делай, как я сказал.

— Хорошо, — согласился Одноглазый. — Теперь вопрос только в том, как нам справиться с ярлом Ингьяльдом. Я рассчитывал обойтись с наименьшими потерями…

— Каким образом?

— С твоей помощью, естественно. Ты в состоянии поджечь его дом, как поджигал Куделькин острог?

Гунналуг на мгновение задумался.

— Я уже сказал тебе. И повторяю дополнительно — если еще немного попугать рыбаков и охотников, пожалуй, я смогу с этим справиться даже с некоторым изяществом. Пусть все произойдет хотя бы через пару часов страха, я тогда восстановлю силы. Мы с тобой вместе их напугаем. А испуганные, они будут делать то, что ты им прикажешь.

— Я не думаю, что мы двинемся на штурм немедленно. А Торстейн, побывав у тебя, расскажет своим о том, что видел. Это добавит страха. Я возьму пару часов на подготовку.

— Я жду его. Присылай…

Синий походный шатер ярла Торольфа Одноглазого привычные к такому занятию гребцы, участвующие во всех походах своего ярла, разложили и выставили быстро, воспользовавшись паузой, которую взял дождь. Более того, эта пауза, не обещавшая продержаться долго, даже подогнала их. И потому ждать Торольфу пришлось недолго. А пережидать непогодь и вообще беседовать, когда рядом гуляет шторм, в шатре все же удобнее, чем под небом, затянутым хмурыми и тяжелыми тучами, время от времени сбрасывающими на берег короткие, но мощные потоки дождя. Береговые скалы от порывов ветра защищали хорошо, и опасений, что штормом шатер может сорвать и унести, не возникало.

Ярл даже переоделся в сухое платье, чтобы встретить предводителя клана во всем своем внешнем