временами налетал с могучей игривой силой, хлопал парусами и гнал ладьи по течению мощно, словно подталкивал рукой. Но шторма и этот ветер не предвещал.

— Просто остатки облаков подгоняет. Скоро, к несчастью гребцов, стихнет, — посетовал Валдай. — Придется на одних веслах идти.

Небо с восходной стороны, откуда шла непогода, в самом деле стремительно прочищалось. Да и дождь, что недавно опять слегка моросил, прекратился уже полностью, только в воздухе еще висела легкая последождевая взвесь. С одной стороны, плыть в хорошую погоду можно в свое удовольствие, как и вообще путешествовать, даже по земле. Но на море легкое ненастье, если умеешь с парусами обращаться, всегда можно использовать с большой выгодой для себя, что ладейщики и делали. Однако расстраиваться из-за приближения хорошей погоды тоже не хотелось. Балтия была уже недалеко, Нево-реку обычно преодолевали в два с половиной — три дня, а если по ветру, то и быстрее. Но ладейщики собирались плыть и ночью, значит, могли и еще сократить время. Вплоть до двух дней. Лишь бы ветер помогал.

Сотник Овсень стоял под мачтой рядом с десятником Велемиром, и оба смотрели в восходную сторону.

— Что задумался? — спросил сотник.

— Дождь, думаю, откуда? С нашей ведь стороны пришел, от Куделькиного острога. Знать, и там все смочило. Кончилась засуха.

— Надо же, — вздохнул Овсень. — И у меня мысли те же. Думаю, быть бы дождю раньше, быть бы году без засухи, глядишь, ничего бы и не произошло.

— И у меня бы дом остался целым, — добавил откуда-то появившийся Извеча.

Нелюдь положил под ноги свой мешок и уселся на него верхом.

— И у тебя дом был бы целым, — согласился сотник и вытер со щеки домовушки крупную слезу. — И не надо было бы нам всем никуда плыть. Жили бы себе в покое и радости и не знали бы никаких диких разбойников.

Смеян слышал разговор и молча смотрел на воев и на Извечу. И думал, наверное, о том, что и в его родном становище все, может быть, были бы тогда живы и здоровы, потому что становище не перекочевало бы из-за засухи ближе к реке и не подверглось бы нападению дикарей. Лицо шамана ничего не выражало, но узкие глаза, наполненные тоской, говорили сами за себя. Если русы из Куделькиного острога еще держатся друг за друга, у кого-то семьи спаслись, другие свои семьи надеются спасти, то у него никого не осталось, и сам он чужой среди русов, и неизвестно, что дальше с ним будет. Неизвестно, как он, человек из становища и только к жизни в становище привычный, жить будет. Наверное, среди русов. А это ему тяжело. Или другое становище найдет, которое его примет. Но там наверняка есть свой шаман, и Смеян будет уже лишним. Вопросов было много. И все они возникли только оттого, что какие-то негодяи приплыли издалека, чтобы жечь, убивать и грабить. И нести другим несчастья.

— Ладно, не раскисать, — сказал Овсень. — Что боги нам послали, с тем мы справимся. Того, с чем не справимся, они не пошлют. Так Всеведа говорила, и я много раз убеждался, как она была права. Не раскисать. Все выдержим. Нам бы только к месту успеть вовремя. И раньше, чем хазары и византийцы туда доберутся. Рабами всегда торгуют только после летних набегов, когда все лодки к родным викам вернутся.

Отдых на берегу свелся только к обеду. Сразу после того, как опустели котлы, ладьи покинули берег и двинулись в прежнем направлении. Следовало торопиться, чтобы использовать ветер, пока он не стих окончательно. И даже жалко было потраченного на еду времени.

Нево-река позволяла разгоняться с предельной скоростью. Здесь, даже учитывая, что эти места чужие, вероятность воткнуться носом в каменистый берег была несравненно меньше, чем на узкой Ловати, где кормчие знали, кажется, каждый поворот, или на Волхове, вроде бы полноводном в сравнении с Ловатью, тем не менее, тоже коварном. И потому Валдай рассчитывал миновать Нево-реку быстро…

Несколько раз проплывали мимо стоящих на берегах деревень с, казалось, вросшими в землю домушками-землянками. В деревнях дома строили точно так же, как дома в Норвегии, сразу заметил Ансгар. И это почему-то радовало юного конунга, как угнетало раньше то, что в городах русов и словен дома с норвежскими сравнивать было нельзя, и слово «дикий» снова приходило на ум уже самому конунгу. Это, казалось, унижало его национальную гордость, и Ансгар от подобных мыслей чувствовал себя не слишком уютно.

Несколько раз у берегов попадались небольшие рыбацкие лодки и даже простейшие в несколько бревен плоты, которые, только завидев караван ладей, сразу направлялись к берегу, и рыбаки стремительно скрывались в первых попавшихся кустах, унося свои снасти и улов далеко на берег. Должно быть, все, проплывающие мимо, независимо от национальности, не слишком добро относились к местным жителям, и те старались избегать встреч. Но прожить без рыбной ловли они не могли, потому что Нево-река во все века была их основной кормилицей, и только ладьи проходили мимо, как рыбаки снова устремлялись к лодкам и плотам. Лучше рисковать, чем оставлять голодными свои семьи. С кормы хорошо было видно, как рыбаки провожают суда недобрыми взглядами.

Вечер пришел как-то незаметно, и из вечернего сумрака при повороте реки снова попался навстречу большой сорокарумный боевой драккар, и опять, как показалось Овсеню, свейский. На драккаре, тяжело сидящем в воде, следовательно, несущем помимо гребцов и множество воинов, сразу подняли на мачту белый щит, показывая свои миролюбивые намерения, и стали останавливаться и править ближе к передовой ладье. Поскольку сотник Большака плыл на последней ладье, переговоры, к которым свеи, кажется, стремились, был вести вынужден Ансгар. Да он и сам рвался поговорить, показав радость, когда разобрал символику на щитах ближнего борта.

— Это драккар Дома Еталандов… Как раз то, о чем я думал…

Но об осторожности все же забывать не стоило.

— Наш шлем надень… — посоветовал Овсень. — И старайся говорить с акцентом, чтобы приняли тебя за руса…

Велемир тут же протянул конунгу свой островерхий шлем с острым яловцом. Шлем должен был оказаться конунгу впору. Ансгар внял совету, надел шлем и вышел к борту. Все переговоры свелись к нескольким вопросам и были прерваны внезапно после слов конунга весьма невежливо, если не сказать, грубо. Человек на встречном судне что-то крикнул внутрь лодки, даже не дослушав конунга до конца, и драккар сразу сорвался с места и стремительно понесся вперед, набирая скорость. Видно было, что свеи взволновались.

— Что там за переполох? — спросил сотник с легкой насмешкой. — Чем ты их так напугал?

— Они едут встречать ярла Свенельда. Я сказал, что четыре боевых драккара проплыли днем с той же целью. Один из них с символикой Дома Синего Ворона, и спрашивали нас о ярле Свенельде. Очень торопились. Мое сообщение Еталандов сильно перепугало. Даже спасибо не сказали. Еталанды боятся за своего ярла. Я не сказал им, что бояться поздно…

— Значит… — усмехнулся понятливый сотник. — Ты сделал большое дело!

— Значит, все сторонники Свенельда ополчатся на Дом Синего Ворона. И последним будет не до помощи Торольфу. А мне будет приятно посмотреть, как полетят в стороны синие перья. — Ансгар, кажется, уже торжествовал, потому что одержал первую, однако значительную победу, еще не вступив в генеральное сражение. Его ход был достоин ума опытного политика, каковым он только мечтал еще стать со временем по мере накопления опыта правления. — Я ждал, что навстречу Свенельду кто-то поплывет. И заранее придумал, что следует сказать. Если мы со своей границы ударим по Дому Синего Ворона, Еталанды и их союзники поддержат нас. Гунналугу не устоять. И уж о помощи Торольфу он забудет полностью.

— А ты, оказывается, мудр, как столетний старец, — усмехнулся Велемир и сам снял свой шлем с головы юного конунга. — А ты боялся, что свеи ополчатся на нас. Оказывается, худа без добра не бывает, и добрая стрела только нужную цель находит.

Кормчий Валдай снова ударил в свою барабанную колоду — пока еще не слишком сильно, и гребцы схватились за весла. Следующий удар, раздавшийся с небольшим интервалом, означал начало единого мощного гребка. Ладья рванула с места, как показалось Овсеню, с какой-то радостью, хотя и не с такой стартовой скоростью, как могут это делать драккары…