Втроём выходило очень неплохо — я хорошо всё слышал, поскольку не пел, а только играл простенькое соло. Олег чисто, в терцию подпевал. Цой играл ритмично и без лишних украшений — школа Пашкова и Майка.

К этому времени все мы были несколько «не у дел» — группа «Пилигрим» уже развалилась, не выдержав творческих споров участников коллектива, «Палата» тоже молчала — Максим учился в театральном и был постоянно занят, в общем, все мы были как бы «в творческом отпуске».

— Витька, слушай, мне, кстати, нравятся твои песни, — сказал я.

— А мне — твои, — сказал мне Витька.

— Давайте, может, сделаем группу. — Я посмотрел на Олега.

— Это круто! — Олег улыбнулся.

— Давайте, — сказал Витька.

Цой был одет в чёрные узкие брюки, из которых высовывались ступни ног в чёрных носках, чёрную рубашку и чёрную жилетку из кожезаменителя. Жилетка была украшена булавками, цепочками, значочками и прочими атрибутами панк-битничества. Волосы у него были тоже чёрные и довольно длинные, короче говоря, этот юноша имел несколько мрачный вид. Познакомившись, мы решили для пробы открыть одну из трех бутылок прямо на кухне, что и проделали с большим удовольствием. Вино в духовке нагрелось до оптимальной температуры, и можно было уже звать всех остальных, но мы не торопились и мирно беседовали, попивая горячий «Гет ап». Кстати, после того, как Цой мне представился, я довольно долго думал, что «Цой» — это кличка, так же, как и «Рыба».

Клички у нас были очень интересные, разнообразные и весёлые. Начиная с традиционных — Свин, Рыба, Шмель, они уходили в экзотику, а то и вовсе в абсурд: Хуа-Гофэн, Пиночет (Пиня), Монозуб, он же Панкер, которого прозвали так за отсутствие одного переднего зуба, Кук и Постер, Птеродактиль, Алкон, Коньячник, Юфа, Юфинсын (пишется в одно слово) и даже Юфинсынсын. Понятно, что последний являлся учеником Юфинсына, который, в свою очередь, был учеником самого Юфы. А что стоит простая, на первый взгляд, кличка, вернее — имя — Севка. На самом деле этого парня, который одно время играл на гитаре в группе Свина, звали по-другому, но когда он впервые появился у Свина дома, то мама Андрея прижала руки к груди и воскликнула:

— Боже, как он похож на Севку в молодости! И стали его звать «Севкой в молодости» или просто — Севкой.

Разговорились мы с Цоем, естественно, о музыке. Когда я спросил его о любимых группах, то он, помолчав, сказал: «Битлз». Это настолько не вязалось с его внешним видом, хотя все мы были тогда хороши, что я сильно удивился. В дальнейшем выяснилось, что вкусы у нас очень схожи: «Битлз», «Стоунз», Элвис Костелло, «Генезис», новая волна, в общем, традишенал. Это было приятно — я любил традиционный рок и с удовольствием делился своими впечатлениями. Цой, хотя и был менее разговорчив, поддерживал беседу не без интереса, сказал, что в свою очередь удивлён тем, что такому человеку, как я, нравится «Битлз» и «Генезис», мы посмеялись и отправились к друзьям крайне довольные друг другом, горячим вином и содержательной беседой.

Через некоторое время произошло событие, которое заметно укрепило нашу дружбу и простимулировало Цоя, да и меня тоже, заняться сочинительством всерьёз.

Музыкальная активность, которую развил Свин, естественно, не могла остаться незамеченной на сером фоне русской музыки начала восьмидесятых. Любой коллектив, занимающийся роком, моментально становился известным в тех или иных кругах, ну и в КГБ, естественно. Рок-группы привлекали к себе жадное внимание со всех сторон — и тинэйджеры, и критики, и работники исполкомов, и правоохранительные органы имели с них свой кайф. Кому удовольствие от музыки, кому — повышение по службе за арест опасного идеологического диверсанта.

Перестройку общественного сознания начал в 1980 году известный московский музыкальный критик Артём Троицкий. Он прозорливо решил идти другим путём во всём, что касалось развития рока в России. До сих пор это была, в основном, музыка деклассированных для деклассированных (были, правда, и исключения). Артём же повёл мощную атаку на «высшие», так сказать, слои советского общества, на так называемую интеллигенцию, на Пресс-центр ТАСС, на Союз журналистов, на радио, на телевидение (это в те-то времена!) и тому подобное. Он устраивал маленькие полудомашние концертики разным андеграундным певцам и приводил туда представителей московской элиты, которые при желании «нажимать на кнопки» у себя в офисах. При этом Артём обладал хорошим вкусом и юмором, а также был хорошо осведомлён о предмете, которым занимался, то есть о рок-музыке во всех её ипостасях. Вообще он был интересным человеком и отдавался работе с азартом. Я пишу — был, имея в виду дела десятилетней давности, а Троицкий и по сию пору не менее интересен и деловит и знает о роке ещё больше, чем в восьмидесятом (что естественно). Глаза мои, уставшие от журналистов и комментаторов-дилетантов, ни хрена не знающих о рок-музыке и с видом знатоков рассуждающих о ней по телевидению и на страницах толстых книг собственного производства, глаза мои бедные отдыхают, когда я вижу на экране знакомое спокойное лицо, и уши мои релаксируют от его печального ироничного голоса.

Разумеется, Артём вовсю пропагандировал в Москве «Аквариум» и молодой «Зоопарк». Но поскольку, кроме рок-н-ролла, его очень интересовала новая музыка, а в частности — панк, он, конечно, вышел на Свина. Я не помню подробностей их знакомства, по-моему, это было сделано через Майка, который уже довольно часто катался в Москву с концертами. Знакомство началось с телефонных переговоров. Майк дал Свину телефон Артёма или Артёму — Свина, в общем, они созвонились и долго о чем-то говорили, причём Свин всё время громко смеялся. Переговоры закончились тем, что Свину и компании было сделано приглашение в Москву на предмет исполнения перед публикой своих произведений. Где состоится концерт, когда, какой будет выставлен аппарат и будет ли он вообще, мы не знали — об этом речи не было. Не было также и речи об оплате концерта — в этом плане Артём перед любым ОБХСС чист как слеза.

А ведь это был самый опасный момент в устройстве любых рок-концертов — многие устроители в те годы садились в тюрьму за то, что собирали с публики и выплачивали музыкантам суммы, по нынешним меркам смехотворные, но сроки за них получали самые настоящие, вполне современные, так что порой прокуратура смеялась последней.

Вообще было впечатление, что устройство рок-сейшенов приравнивалось властями к бандитизму — так отчаянно с ними боролись. Музыкантов и устроителей разгоняли, били, водили на очные ставки, как я уже говорил, сажали… Иногда зрителей запирали в зале в качестве заложников (как на одном из концертов «Россиян» в Ленинграде), по одному вызывали на беседу и, не стесняясь в средствах, «кололи» — у кого куплены билеты, сколько заплачено и так далее… Конфисковали по крохам и с немыслимым трудом собранную аппаратуру, а иногда дружинники просто разбивали её на сцене — милиция так откровенно рук не марала, предпочитая действовать в кулуарах, а дружинника — поди найди потом. Разобьёт такой молодой урод усилитель, проткнёт ногой динамик стоимостью рублей в двести — а по тем временам для рокеров это были большие деньги — и ищи его, свищи…

Но деньги, однако, были нужны, поскольку игра в рок-группе ни в коей мере не являлась тогда для музыкантов статьёй дохода, это была чистая декоммерция — вложения во много раз превышали доходы. Такой вот своеобразный был «период накопления» потенциала. На суммы, полученные с концертов даже за год, даже если группа более или менее регулярно выступала, что было очень сложно, было нереально покрыть все затраты, связанные с приобретением аппаратуры, транспортировкой и прочей суетой. Выкручивались кто как умел — одни спекулировали динамиками, другие играли на свадьбах, в ресторанах, работали на заводах, сами обучались профессии инженера-электронщика и паяли усилители… А ведь надо было ещё кушать… Кушать и ещё и слушать, а пластинки тоже денег стоят, и немалых, если, конечно, это хорошие пластинки.

Но в это трудное время находились люди, к которым я до сих пор не перестаю испытывать глубокое уважение, которые всё-таки делали концерты и платили музыкантам деньги. Наживались они при этом или нет — это не моё дело и, вообще, ничьё! Могу только с уверенностью сказать одно — за такой риск они