— Было такое. У нас был первый маленький тур по четырем городам. А у меня несколько улучшилось состояние, и я решила перестать пить таблетки. А оказывается, эти таблетки нельзя прекращать принимать внезапно. И наступил такой страшный синдром отмены, стало гораздо хуже. Меня затрясло, как при малярии, начало сводить судорогой… И ехать никуда невозможно. Мы отменили четыре концерта.
— Заплатили неустойки?
— Да, из меня даже чего-то там вычитали.
— Вот ты мне все это сейчас рассказываешь. А у тебя нет страха показаться людям больной, ненормальной? Организаторы концертов начнут от тебя отмахиваться?
— Да не больше, чем сейчас. (В разговор вступает директор Бучч Ольга Данова. Директора рок-артистов ведут себя в основном как иезуиты, навязывая фальшь и профанацию в отношениях с поклонниками и прессой. Но здесь — случай иной. —
Бучч:
— Это случилось из-за моей безответственности. Ведь любой дурак знает, что наркотики — это зло. И зачем их пробовать тому, кому они вообще не нужны? Мне тогда нужно было жестко сказать «нет» на все уговоры.
— Слушай, нет ни одного человека в роке, попе и попароке, который бы хоть раз не пробовал наркотики. Более того, те, кто говорит, что не имеет об этом представления, как-то подозрительны. Такое простодушие и дитячество неадекватное…
— Ну да, незнание обедняет.
Данова:
— Ну вот и она решила поэкспериментировать. А чего: все нюхают дорожки на толчке, давайте и я попробую. И влипла. Очень простая история. Видимо, это какой-то удел. Поскольку вся эта «невмененка» любого творческого человека рано или поздно настигает. Вполне возможно, это подсознательное стремление. Ведь творческие люди торгуют собой: душой, эмоциями. Отдают все то, что остальные копят, оставляют при себе. И где находится та речка, из которой нужно попить, чтобы все это опять к тебе вернулось… Может быть, в этом.
Бучч:
— Нет, я так не думаю. Я считаю, что это (измененное состояние) как грипп. Но вот у меня сейчас засел вирус — и я его вылечу. Не нужна мне никакая невмененка-измененка для того, чтобы работать. Наоборот, из-за нее работать невозможно. Слишком много сил уходит на борьбу. И ничего в этом нет творческого. И надо бы поскорее мне излечиться и продолжать жить дальше.
— Кто знает об этих твоих проблемах?
— Все, кто имеет со мной дело.
— А музыканты, которые с тобой играют?
— Они ждут, когда я слезу с таблеток и начну пить коньяк.
— А их все это не пугает? Это же нестабильность, знаки вопроса. Вот вы не поехали на гастроли — они не получили денег.
— Ну я же вылечусь.
— Что изменилось в твоем образе жизни?
— Постоянно и максимально стараюсь себя чем-то занимать. Если выходной — составляю план посещения знакомых.
— Тебе к тому же нельзя оставаться одной?
— Да, но сейчас уже прогресс. Достижение последнего месяца — умею быть в одиночку. С помощью тренировок. Сначала час, потом два, теперь три. Но ночью все равно не могу быть одна. Самый ужас подступает.
— А когда твой близкий человек куда-то уезжает?
— Приезжают друзья, которые принимают вахту. Или я к кому-то уезжаю.
— А как ты изменилась в поведении?
— Я же пью таблетки. Поэтому эмоциональный мир сильно сузился. То есть я проявляюсь как гораздо более спокойный человек. Даже слегка заторможенный. Смеюсь меньше. Я теперь как бы человек серьезный, с таким постоянным выражением лица: как у Валерии. Мне тут сказали на последнем концерте: дошло, на кого же ты похожа — на певицу Валерию. Как у нее — выражение лица на всех песнях одно и то же.
— Лицо-маска, что ли?
— Типа того. Меня тут отымели за вчерашний концерт в «Б2».
Данова:
— Я Ленку знаю полтора года. И никогда не бывало, чтобы она на концертах не отдавалась полностью. А вчера именно так — вообще ноль включения. Вышел — отпел — ушел. Побочный эффект таблеток — сильнейшая утомляемость. То есть если она утром съездила куда-то, вечером перед концертом у нее просто нет сил. Одно желание — упасть и спать.
— А люди на концерте что-то заметили?
— Ничего. Публика иногда больше рада тому, что у артиста нет эмоциональных сил. Кто-то мне сказал из психотерапевтов, что энергия страдания гораздо вкуснее. И если музыкант на сцене страдает, ему нехорошо — это публике нравится гораздо больше.
— М-да… Давайте хоть чуть-чуть про пластинку поговорим. Хоть она и окрашена в этот кусок жизни… Вот вы напихали на обложку всяких голых тел. Зачем?
— Хотели обнажиться.
Данова:
— Хотели показать лицо человека. Его внутреннюю составляющую через внешнюю обнаженность.
Бучч:
— Капа, у меня тут был star-чат. И меня спрашивали: в каком возрасте мне отрезали яйца, когда мне сделали операцию по смене пола, и с какого на какой. Вот такие у людей вопросы. Потому мы показали и на обложке, и в клипе «Факел-любовь» женскую сторону мою. Но без перегибов.
— Ах да, в клипе есть одна твоя голая грудь на фотографии. Правда, не сразу поймешь: то ли твоя, то ли девушки, которая с тобой в клипе фигурирует…
— Моя, моя грудь.
— Концепт альбома, мессидж?
— Факел: горение, радость жизни, свет. У меня тут было интервью с немецкой журналисткой, которая специально приехала из Берлина в Таллин на наш концерт, чтобы сделать материал. А у меня английский такой: очень хорошо все понимаю, но очень плохо говорю. И вот она спрашивает: какой мессидж ты несешь. Я ей: be a life.
— Небось кряжистая, коротко стриженная журналистка?
— Точно, как в воду глядишь. Но не из комьюнити. Из какого-то нормального женского журнала.
— Хм, а в женских журналах знаешь сколько работает девушек из лесбо-комьюнити! Кстати про лесбийское сообщество: по-прежнему тебя одолевают, в иконы свои затаскивают?
— Одолевают, но и много юношей приходит на концерты. Наши фэны есть наши фэны. С кем бы они там ни спали. Нельзя же гнать кого-то с концертов поганой метлой, а кого-то за белы рученьки приводить. Мы любим наших слушателей такими, какие есть. А себя не позиционируем совершенно никак. Мы хотим быть для всех.
— Ну этот альбом очень широкий. Воздушный. Там есть песни, под которые хочется распахнуть руки и на цыпочках потянуться наверх. Это говорит о том, что ты тоже тянешься куда-то вверх…
— Ну да… Он как выход из какого-то заточения.
После того как споткнешься — бежишь быстрее. Факт».
