второй половины XI в.).

На юге предел расширению был положен встречным движением со стороны Полоцка; с распространением власти новгородцев на Псковскую землю по течению р. Великой определилась в дальнейшем судьба Пусторжевского края, явившегося приращением к новгородской территории по pp. Полисти и Шелони. Восточнее, на южной окраине, новгородскому распространению препятствовало встречное движение со стороны Смоленска, а на юго-востоке во второй половине XI в. новгородцы далеко распространили свою дань, на территорию с населением в основной своей массе не пришлым из Новгородского края (Волок Ламский). Территориальным приращением к Помостью явилась Новоторжская волость, тянувшаяся до Холохольны. В XII в. заметно встречное движение на верхней Волге со стороны владимирских князей. Восточнее Помостья образовался «Бежицкий ряд» и несколько «волостей», соприкасавшихся с областью распространения ростовской дани. Территориальное нарастание Новгородской «области» в восточном направлении шло не прямо на восток от Новгорода и Ладоги, а через Заонежье, которую связывала с основной новгородской территорией территория «Обонежского ряда». Исследование позволяет определить ряд территориальных наслоений, подобно тому как это мы делали, изучая образование южных областей, и уловить процесс роста новгородской территории.

Не следует отожествлять процесс распространения государственной власти на севере и процесс колонизации, хотя в отдельных случаях оба процесса могли совпадать. Захват земель новгородским боярством и монастырями на громадном пространстве в Подвинье, от Емцы и Ваймуги до верхней части Ваги, по сохранившимся документам, происходил в XIV, XV и XVI вв. Между тем уже в первой половине XII в. здесь были новгородские погосты-становища. На Нижнем Подвинье основной колонизационной силой было черное, волостное население. Население это, надо думать, некогда пришло сюда, спасаясь от эксплуатации новгородских феодалов. Но здесь образовалось свое местное двинское боярство, хорошо известное актам и летописям. Не исключена, однако, возможность, что уже со второй половины XI в. новгородское боярство начало приобретать владения на севере, в Заволочье, преимущественно, по условиям природы, в виде промысловых угодий.

К первой половине XII в. новгородцы раскинули сеть погостов по Двине и Ваге и на Сухоне, куда дань распространилась с верховьев реки Моши, с севера. В начале XII в. новгородцы собирали дань в Печоре и Перми. Несколько позднее, в последней трети XII в., новгородцы собирали дань в Югре и тогда же или немного позже начали собирать дань на Терском побережье Кольского полуострова. Вопрос о расширении новгородской территории имел первостепенное значение для новгородцев, и дело это, насколько можно судить по дошедшим до нас летописным известиям, находилось в руках влиятельной новгородской знати.

Мы проследили историю образования новгородской территории; она росла веками, наиболее интенсивно, как мы видели, во второй половине XI в. и первые десятилетия XII в. Обратимся теперь к карте новгородских пятин, известной по данным конца XV и XVI вв. Хотя тем самым мы формально выходим за пределы нашей прямой задачи, но мы имеем в виду обосновать и проверить сделанные выше выводы и наблюдения. О пятинах источники, упоминающие о новгородской территории, начинают говорить не ранее последней четверти XV в., т. е. в эпоху падения Новгорода и его «области». Нет ничего удивительного, что в пределы пятин не вошли территория Псковской земли, Ржевы, Великих Лук, Торжка, Бежицкого верха с соседними волостями и территория по реке Онеге с Заволочьем.

Признаки нарастающей самостоятельности Пскова заметны уже с XII в.; во второй половине XII в. летопись сообщает о борьбе князя новгородского Мстислава с псковскими «сотскими»[331]. С XIV в. Псков начинает отрываться от Новгорода, сохраняя лишь церковно- иерархическую зависимость от старейшего города. В XV в. в борьбе за свою самостоятельность Псков ищет поддержки в Москве[332]. Ржевская и Великолуцкая волости были пограничными с Литвою и на рубеже XIV–XV вв. в некоторой степени оторвались от Новгорода и стали платить дань Литве, хотя новгородцы считали их своими. В 1406 г. псковичи, преследуя Литву после ее набега на Коложскую волость, повоевали Ржеву и на Великих Луках «стяг коложьскии» взяли[333]. По новгородской летописи псковичи тогда воевали «села новгородцькаа Луки и Ржову»[334]. В 1436 г. новгородцы ходили на Луки Великие и Ржеву за то, что те не хотели «дани давати»[335]; по другой Псковской летописи, они «Ржеву воеваша своих данщиков», так как те, «не почаша дани давати новгородцем»[336]. Согласно новгородской летописи на ржевичей шли тогда, кроме новгородцев, порховичи и рушане. Они шли «трема путьми» и «села вся пожгоша по Ръжев?, по плесковьскыи рубежь и на Бардов?»[337]. По договору с великим князем Казимиром (около 1440 г.) в Луках «ваш тивун и наш тивун судит напол»[338]. В Ржевском же крае во второй половине XV в. дело обстояло еще сложнее, и, как явствует из росписи «дани ржовской», составленной в 80-х годах XV в., «дань ржовская» шла «здавна» и к королю, и к Новгороду, и к Москве[339].

В состав новгородских пятин не вошли ни Волок Ламской, ни Торжок, ни Бежицкий верх с некоторыми соседними пограничными волостями. Перечисленные новгородские волости стали в некоторой мере отрываться от Новгорода еще раньше, в XII–XIII вв., с усилением великого княжества владимирского. Волок Ламской временами оказывался в руках владимирских князей[340], а в XIII в. установилось совместное владение Волоком их и Новгорода. Он был разделен на две «части», из которых одна принадлежала Новгороду, а другая — великому князю[341] . В аналогичном положении был и Торжок с волостями, также не раз захватывавшийся великими князьями и также оказавшийся в совместном владении Новгорода и великих князей владимирских[342]. Наконец, в Бежицком верху, по мнению М. Любавского, «установилось своего рода совместное владение Новгорода и Москвы. Это совместное владение устанавливалось путем скупки сел у новгородских землевладельцев, имевших крупные имения в этом, относительно плодородном крае и путем заведения здесь новых сел»[343] .

На северо-востоке пределы Обонежской пятины кончались там, где начинались волоки к реке Онеге. Таким образом, Поонежье вместе с Заволочьем, на которое еще в XIV в. претендовали великие князья московские, не вошло в состав пятин.

Обратимся теперь к внутренним границам пятин. В какой мере они воспроизводили старые внутриобластные новгородские рубежи? Одна из особенностей внутренних границ новгородских пятин заключается в том, что они в значительной части своей идут по основным речным магистралям: Волхову, Луге, Ловати, Мсте. Что это, административное творчество авторов нового территориального деления или такое разграничение восходит к старым, внутренним новгородским рубежам, к новгородской «старине»?

Начнем с Шелонской пятины. Она включает древнейшую новгородскую территорию, племенную территорию новгородских «словен». Она включала ту территорию, где княжеское влияние чувствовалось всего сильнее, т. е. территорию, прилегавшую к озеру Ильмень с запада и юга. На этой территории, как известно, лежали княжеский Юрьев монастырь, княжеское село Ракомо, где летописный рассказ застает Ярослава в 1016 г., Взвад, где князья гнали зверя, Ру?са, где были княжеские соляные варницы, и т. п. Как мы видели выше, Ру?са была центром княжой, «русской» силы, силы киевских князей, расположенная на пути из Руси в Новгород. Не видно в ней назначенных Новгородом посадников. О рушанах не упоминает летописный рассказ об изгнании псковичами и ладожанами князя Всеволода Мстиславича в 1132 и в 1136 гг.[344]. В 1224 г. рушанами в борьбе с Литвой предводительствует новгородский посадник Федор[345]. Она оставалась в значительной степени княжеской, ее главные силы «засада»: огнищане и гридьба, т. е. княжеская организация[346]. Только в XIV в. Руса в полной мере