– Это ты туда попадешь!

– Как сказать.

…Она первой схватила телефонную трубку и рявкнула туда такое «алло!», что сама едва не оглохла. После краткого затишья возник голос:

– Извините? То есть прости, Настя. Это ты? Борис звонит…

Последнюю фразу он произнес, будто переведя ее с английского.

– Ой, – испугалась девушка, оглядываясь на замершего Антона. – Точно, я. Извините. Я… Не ожидала.

Ее уверили, что ничего страшного не произошло. Всякое бывает. Настя внутренне сжалась – он все понял, услыхав в ее голосе панику.

– Встретимся?

– Хорошо, – она снова взглянула на парня. – Насчет работы?

– Есть варианты.

Настя легко вздохнула. Наконец. Этого она хотела, на это надеялась – и вот надежды сбылись. Пусть Антон иронизирует, явно издеваясь на просветленным состоянием буддистов. Пусть его мама ласково с ней говорит. Пусть Котик болеет – или не болеет, а смирно лежит, будто он тоже достиг какой-то своей собачьей нирваны. Главное – у нее будет работа.

– Конечно, встретимся, – пообещала она.

Уходя – она успела собраться раньше Антона, – девушка услышала его напутствие:

– Не ввязывайся.

– Еще чего? – Она нервно обернулась. – Мы с тобой попали в какую-то странную передрягу. Не выношу таких ситуаций! Живу за твой счет, схожу с ума, слушаю глупости…

– Все, что тебе нужно, – это покой, – Антон встал и вытер масляные от гренок губы салфеткой. – Знаешь, мама собралась в Тибет. Она говорит, что там даже камушки лежат неспроста – каждый именно так, как нужно.

Настя смотрела на него и не понимала – до какой степени может дойти человеческая глупость. Или он не шутил? Ведь совсем не время.

– Мама говорит, она желает посетить все нагорные ущелья, в которых спасались отшельники, – продолжал Антон. – Понимаешь, там какие-то аномальные штучки. Скала метров в двести, а посредине – дырочки. В тех дырочках живут – уж никто не проверял, живы до сих пор или нет, – монахи-отшельники. Как они туда попадали, чем питались, что пили – неизвестно. Земля бесплодная, но дико красивая.

– Ты… Должен ее остановить, – с трудом вымолвила Настя. – Она же не собирается спуститься на тарзанке в такую пещерку?

– Спуститься или подняться – это чепуха, – серьезно сказал Антон, закрывая том из собрания сочинений Мирчи Элиаде. И на сей раз его серьезность не показалась Насте деланой. – Главное – уметь разложить себя на атомы, и тогда понятия «верх» и «низ», «смерть» и «жизнь», «голод» и «пресыщение» – все сольются, и ни единое больше не будет важным. А дальше – ВСЕ!

– Господи…

– А вообще, – он вдруг улыбнулся, – я пошутил. Правда. Иди – поступай на работу. Хотел сказать, что это не так уж важно. Мы как-нибудь пропитаемся.

Настя не ощущала своих рук, ни даже всего тела, будто на миг стала тем самым монахом-отшельником, неизвестным образом существующим в крохотной пещерке-норе на обрывистом склоне горы.

– Но что я для тебя делаю? – вымолвила она наконец. – За что вы все меня содержите? Ты даже ни разу не пытался…

Антон сделал резкий жест:

– А тебе это нужно?

Она впервые задумалась: нужно или нет? И вдруг поняла, что именно сейчас, тут, ему ответит всю правду.

– Нет. Не очень. То есть даже совсем не нужно. – Она лихорадочно растерла загоревшиеся щеки. – Сама не понимаю… Ты все время смеешься, шутишь, а я сейчас пытаюсь серьезно…

– Пытайся. Попробуй.

– Какого черта? – Она завела глаза к потрескавшемуся панельному потолку. Наверху кто-то поставил музыку – одну из тех песенок, которые она слышала в ресторане, сидя рядом с новыми знакомыми. – Мама говорила – увлекайся чем хочешь, но не позволяй втянуть себя в секту.

– Какая секта? Я вообще атеист. Это же была шутка. Для мамы это тоже не все так серьезно – она любит прикидываться в чем-то убежденной, а потом всех разыгрывает и просит приз!

– Но почему ты сейчас так говорил? Я испугалась.

– Я хотел, чтобы ты задумалась о том, что творишь. Ты какая-то несчастная, загнанная. Я это сразу увидел – как только познакомился с тобой. Вроде бы все при тебе – и профессия, и внешность, и молодость. Но в то же время ты была какой-то несчастной.

Настя вскинула ресницы:

– Вот и нет. Я тогда была неодинока.

– Все знаю про твоего жениха. Он мог бы подумать, прежде чем тебя бросать.

– Его убили!

– Ты сто раз говорила – его убили после того, как он тебя бросил.

– Заткнись!

Выкрикнув это, девушка сразу осеклась. Она подумала, что услышит в ответ очередное ироничное, деланое рассуждение о духовном просветлении, которыми так любил ее пичкать Антон. Но тот промолчал.

– Прости. – Она вновь провела по лицу рукой. – Я не в себе. Мне кажется, ты надо мной издеваешься, все время шутишь.

– А знаешь, зачем я шучу? – Антон попытался улыбнуться, но улыбка вышла странной – едва намеченной, бледной. – Я защищаюсь.

– От кого?

– Нет, не от кого – от чего. Мама не виновата, что ищет какого-то совершенства. У нее была не очень легкая жизнь. Папа просто посмеивается над ней. У нас в семье принято шутить, когда хочется плакать. Вот я и научился этому лучше всех. Вовсе она не едет в Тибет. А норки в горах я видел по телевизору. И к тебе никаких претензий – просто розыгрыш.

Настя подняла глаза:

– Я не думала, что ты такой. Извини. Я боялась, что и с тобой мне не удастся поговорить. Несмотря на то что ты ко мне не лез. Я думала – ты обычный парень, которому надо уложить меня в постель, и вот только после этого мы начнем общаться. А потом ты меня бросишь. – Она нервно засмеялась: – Но знаешь, с буддистом, со святым, спасающимся в норках, я бы тоже не хотела общаться. Я простой человек. Сижу на твоей шее, да еще не одна. С собакой. Ее нужно везти к ветеринару. Кормить. Покупать лекарства.

– Никаких проблем.

– А чем мы будем питаться? Рисовым отваром?

– И что? – Он поднял светлую бровь. – Главное – чтобы он был жив.

– Почему – он?

– Да потому, что он сам не может ничего заработать. А я могу. И… – Он подошел вплотную и коснулся ее мокрой, горячей от слез щеки. – Не чувствуй себя такой виноватой перед всеми.

– Опять издеваешься?

– Нет. И ни разу я не издевался. – Парень задумался и добавил: – Наверное, это кажется тебе по контрасту. С теми, кто издевался до меня.

– Опоздала, – Настя швырнула под стол потрепанную объемистую сумку и с трудом перевела дух, глядя на Бориса. – Транспорт…

– Машины нет?

– Да какая там машина, – она отдышалась и огляделась по сторонам. На сей раз обстановка была более скромная – Борис позвал ее сюда для делового разговора, но выглядел не слишком официально. Его легкая рубашка, расстегнутая на три верхние пуговицы, так что было видно волосы на груди, пластиковые столики,