— Формальные правила.

— Без ядов?

— Без ядов.

— Что ж, можем приступать, — и две стальные иглы вонзились в стену на дальнем конце улицы, выбив из нее два известковых облачка.

— Ого, а они проворны! — Господин Иерихон прополз вдоль дальней стороны веранды, за которую он откатился, и оглянулся в поисках укрытия. Игла оцарапала его левый висок и зарылась в покоробившиеся доски веранды. — Быстрые ребята, очень быстрые, не слишком ли быстрые для старика? — Господин Иерихон перепрыгнул низкую стену и выпустил свою первую иглу в направлении по–змеиному стремительной фигуры в черном шелковом пиджаке, бросившейся за ним. — Беги, беги, беги! — закричали Высокие Пращуры, и он ударился бежать как раз вовремя, чтобы поток игл прошил штукатурку в том месте, где он только что таился. — Постоянно держи в уме, что их двое, — талдычили ему лимбические души.

— Я этого и не забывал, — сказал он им, с кошачьей грацией перекатываясь и стреляя. Провыли иглы, широким веером пущенные фигурой в черной шляпе, спрыгнувшей с крыши.

— Один на улице, один в переулке. Они тебя загоняют. Ты их загоняешь. Ты выстроил этот город собственными руками, ты знаешь его. Пользуйся этим знанием. Пращуры были категоричны. Господин Иерихон помчался зигзагами по улице Алимантандо в направлении заблудившегося во времени клочка джунглей, а иглы вонзались все ближе и ближе к его мелькающим пяткам. Он прыгнул на веранду магазина всякой всячины сестер Пентекост, и последняя игла вонзилась в отпечаток его ноги.

— Они хороши. Идеальная команда. Что видит один, видит другой, что знает один, знает другой. Он овладел дыханием, переведя его в Гармонический Режим и позволил Пращурам вогнать его в сенсорное состояние Дамантинового Праксиса. Господин Иерихон закрыл глаза и услышал, как пылинки опускаются на мостовую. Он глубоко вдохнул через нос, уловил вонь возбуждения и пота, высунулся в проем окна и выпустил две иглы.

— Знание. — Непрошеное воспоминание, требовательное, как все непрошеные воспоминания, заполнило его ум: сад Отченаша Августина; беседка меж деревьев, певчие птицы, бархатная трава под ногами, аромат тимьяна и жасмина в воздухе, над головой — крапчатый опал Материнского мира.

— Познавай все, что сможешь, — сказал Отченаш Августин, сидящий среди редчайших видов лилий. — Знание — сила. Это не шарада, это утверждение, которому можно доверять целиком. Знание — сила.

— Знание — сила, — хором повторили души. Что ты знаешь о врагах, что позволит тебе получить власть над ними? Они — идентичные клоны. Их вырастили в идентичных средах, поэтому они выработали одинаковые ответы на одинаковые стимулы, и потому их можно рассматривать как одну личность в двух телах.

Такова была сумма его знаний об Альфаджоне и Бетаджоне. И теперь господин Иерихон знал, как их одолеть.

Смутный силуэт, скорчившийся за стойкой насоса, выпустил в него иглу. Господин Иерихон уклонился, почувствовав, как металлическая решетка стала чуть прохладнее в отброшенной убийцей тени. Он скользнул с веранды магазина всякой всячины, тигром прокрался сквозь заросли и с умеренной скоростью побежал через маисовые поля к своей цели. К солнечной электростанции. Господин Иерихон прополз на животе сквозь геометрическое царство отражений, прижимая свой антикварный игольник к груди. На губах его играла легкая усмешка. Пусть?ка умные мальчики попробуют поохотиться на него здесь. Он ждал, как выжидает мух старый, высохший черный паук. И они явились, сторожко продвигаясь сквозь поле наклонных зеркал, вглядываясь в отражения и легкомысленную игру света. Господин Иерихон закрыл глаза и превратился в слух и обоняние. Он слышал гелиотропные моторы, приводящие ромбы коллекторов к солнцу; он слышал журчание воды в черных пластиковых трубах; он услышал звук и учуял запах замешательства, когда клоны обнаружили себя склонированными зеркальным лабиринтом. Господин Иерихон услышал, как Альфаджон крутнулся на месте и выстрелил в неясную форму, мелькнувшую у него за спиной. Он услышал, как стекло пошло паутиной трещин, когда отражение было убито прямым попаданием в сердце. Некоторое время царила тишина и он знал, что Джоны совещаются, сверяя позиции, чтобы не застрелить друг друга. Телепатическая конференция закончилась, охота возобновилась. Господин Иерихон присел на корточки и прислушался.

Он услышал приближающиеся шаги по мягкой красной пыли. По хрусту земли под каблуками он примечал повороты охотника. Господин Иерихон чуял запах пота. Клон оказался меж двух рядов зеркал. Господин Иерихон плотно сжал веки, вскочил и выстрелил с двух рук.

Игла вошла Альфаджону (или, может быть, Бетаджону, разница невелика) точно между глаз. Крохотный красный знак касты возник у него на переносице. Клон издал удивленный вскрик и лег на землю. Из зеркального лабиринта эхом донесся ответный стон, и господин Иерихон, прыгая на звук через ряды отражений, чувствовал легкое удовлетворение. Клон разделил смерть своей близнеца. Он ощутил иглу, вошедшую в его передний мозг и разорвавшую свет жизнь любовь, ибо они были одной личностью в двух телах. Как и предполагали господин Иерихон и Высокие Пращуры, брат убитого корчился на земле, уставившись в высокий небесный свод. Маленький стигмат краснел у него на лбу.

— Вы не должны были давать мне ни единого шанса, — сказал господин Иерихон и выстрелил ему в левый глаз. — Шпана.

Затем он вернулся к Бар/Отелю, где застывший автомат в зеленой по обычаю Второзакония одежды застыл как будто в ознаменование последней перестрелки. Он вошел в бар и велел Каану Манделле сию же минуту бросить все дела, упаковать пожитки и отправляться с ним в разные важные места планеты, где они вместе смогут восстановить власть, престиж и межпланетную мощь, по праву принадлежащие Отченашу Иерихону.

— Если эти двое были лучшими среди них, то им нечего противопоставить мне, старику, просто нечего. За прошедшие годы они размякли, а меня пустыня сделала старым и твердым, как древесный корень.

— Почему я? — спросил Каан Манделла, голова которого кружилась от стремительности событий.

— Потому что ты сын своего отца, — сказал господин Иерихон. — Ты отмечен семейным проклятием рационализма, как и Лимаал до тебя, я вижу и чую это, и вот здесь, глубоко под личиной мелкого дельца я вижу страсть к порядку и власти и ответам на все вопросы. Там, куда мы отправляемся, все это будет весьма полезно. Итак, идешь ли ты со мной?

— Конечно. Почему бы нет? — ухмыляясь, ответил Каан Манделла, и тем же вечером они вдвоем, вооруженные только антикварным игольным пистолетом с рукояткой из человеческой кости, захватили Арес Экспресс, проходящий в 14:14, и направили его к станции Брам–Чайковский и к предназначению столь же славному, сколь и ужасному.

Теперь, когда пришло последнее лето, Ева Манделла предпочитала работать на свежем воздухе, в тени зонтичного дерева, растущего перед ее разрушающимся домом. Ей нравилось улыбаться и разговаривать с незнакомцами, но она была столь невероятно старой, что жила не в Дороге Отчаяния четырнадцатой декады, но в Дороге Отчаяния, населенной воспоминаниями из всех декад, начиная с открытия этого мира. Большинство незнакомцев, которым она улыбалась и с которыми заговаривала, были этими самыми воспоминаниями, но попадались среди них и паломники, и туристы, перед которыми она по–прежнему выкладывала ручной работы вышивки, наполненные традиционными (в рамках той традиции, у начала которой стояла она сама) образами кондоров, лам и маленьких мужчин и женщин, державшихся за руки. Иногда — редко — слышался звон долларов и сентаво, и Ева Манделла поднимала глаза от ткацкого станка и вспоминала, какой нынче день, месяц, год и декада. Благодаря за возвращение в четырнадцатую декаду, или, может быть, сопротивляясь ему, он почти всегда возвращала деньги любознательным туристам, покупавшим ее ткани. Затем она возобновляла беседу с невидимыми гостями. Однажды днем, в начале августа, к ней подошел незнакомец и спросил:

— Это дом Манделла, не так ли?

— Да, это тот самый дом, — сказала Ева Манделла, продолжая ткать историю Дороги Отчаяния. Она не