Ирка выскочила обратно, сжимая в руках старую, растрепанную веревку. И побежала вокруг дома, волоча веревку за собой и торопливо наговаривая:

– Веревку вью, землю чешу, воду морщу? – всех чертей-нечисть, нежить-нелюдь в узел кручу. Захисти дом та его хозяек от зверя, лихого человека, злого ветра, моровницы-пропастницы, горя-беды, огня и воды… Будет вас чертей-нежить, беды-напасти, болезни-лиходеи корчить-плющить, как горох лущить! Нет входу-выходу-проходу, всяко зло прочь от ворот, через огород – вон! – С последним словом Ирка сильно хлестнула веревкой по крыльцу и оставила ее лежать поперек ступенек, точно толстую и лохматую серую змею. – Ну вот! – С чувством хорошо выполненной работы Ирка отряхнула руки. – Как думаете, нормально? Теперь до них никто не доберется! – Ирка кивнула на дом.

Кот и коза молчали. То есть они всегда молчали, но сейчас они молчали… с выражением. Скептическим. На козьей и кошачьей мордах. Потом коза поднялась и, негромко поцокивая копытами, удалилась в пристройку. Кот запрыгнул на грушу и втянулся в открытую кухонную форточку.

– Не поняла! Так нормально или не очень? – негромко поинтересовалась Ирка, но в саду уже никого не было. Ну, ушли же… Калитка свободна. Ирка выбралась на улицу и пошагала наверх по разбитому обледеневшему тротуару.

– Эй, Хортица! Ирка, стой!

Ирка встала как вкопанная. Ага, встанешь тут, когда услышишь такой вот призыв! Окликавший ее голос звучал, как… у человека, запершегося в туалете и вдруг обнаружившего, что там нет бумаги, когда в доме полно гостей! Так зовут, когда одновременно хотят, чтоб услышали – и нет!

Ирка принялась оглядываться по сторонам. Она стояла на темной улице, и даже старый снег уже так пропитался грязью, что больше не светился сквозь ночь. Безмолвными темными грибами по обеим сторонам дороги нахохлились соседские развалюхи, и ни единого огонька не горело в окнах – улица спала. Лампочка над крыльцом Иркиного дома осталась далеко позади и казалась всего лишь розовато-желтой точкой в сплошном мраке, а фонарь был так же далеко впереди и годился разве что на роль путеводной звезды, слабенько мерцающей на границе городской балки и собственно города.

завороженно пробормотала Ирка.

– Ага! Колдуешь, да? – просипел задушенный голос.

Ирка дернулась – это кто тут насчет колдовства выступает? – и завертела головой с удвоенной энергией.

– Тут я, тут! – снова конспиративно позвал задушенный голос.

Ирка, наконец, сообразила глянуть поверх забора…

– Раздался глас из унитаза, и показалась голова… – ошарашенно пробормотала она первую строчку детского похабного стишка.

Голова торчала. Правда, не из унитаза, а поверх забора из листов серого шифера, прибитых к ржавым железным трубам. На трубе торчала голова девушки – во мраке мерцало бледное лицо, и светлым пятном выделялись стянутые в «конский хвост» длинные волосы. Голова разомкнула черные, словно запекшаяся рана, губы и сдавленно просипела:

– Поговорить надо!

Сон все-таки оказался неспроста! Отрубленная голова торчит на заборе соседского дома, и единственное, что ей надо с утра пораньше, – побеседовать!

Ирка шагнула ближе – когда к тебе является очередной заложный покойник из тех, что умерли «не своей» смертью, лучше сразу выяснить, что ему надо, и помочь, прежде чем он превратится во вредоносную нечисть, и тогда его уже придется выслеживать и тупо мочить по второму разу! Шагнула еще… И зло сплюнула.

– Тьфу ты, пропасть, да что сегодня у всех прикол такой – напугай Ирку? – сквозь зубы процедила она.

При ближайшем рассмотрении голова оказалась вовсе не отрубленной – к ней прилагалось вполне целое тело, просто пока Ирка стояла на другой стороне улицы, его прикрывал забор. И обладательницу – или, как правильно сказать, владелицу головы? – Ирка теперь тоже узнала. Соседка Лада! Та самая, что мечтала попасть на «Фабрику звезд» и целыми днями распевала караоке так, что редкие прохожие перебегали на другую сторону улицы, спасаясь от рвущейся из форточки звуковой волны! Ладу Ирка знала плохо – та была старше на три года и, если не истязала соседей своими песнопениями, таскалась с компанией парней в псевдобайкерских куртках из дешевого кожзама и девчонок, даже зимой демонстрирующих нежно-голубую от холода кожу в просветы колготок-сеточек. Единственный их разговор состоялся два года назад, когда четырнадцатилетняя Лада попыталась отнять у одиннадцатилетней Ирки деньги на покупки. Лада потом долго сидела дома – ждала, пока пройдут хромота, синяк на скуле и следы Иркиных зубов (тогда еще вполне человеческих) на носу. С тех пор Лада Ирку высокомерно игнорировала, чему та была только рада.

Но сейчас соседка сидела на толстой ветке ореха, что рос как раз позади забора, и Ирка могла поклясться – дожидалась именно ее.

– А я тебя жду! – соседка поспешила подтвердить Иркины подозрения.

– Да поняла уже, – буркнула Ирка. – Только с чего ты взяла, что я в такую рань идти буду?

Даже в плотной предрассветной темноте было видно, что Лада изобразила преувеличенное недоумение – точно актриса на детском утреннике, которая боится, что тупые детишки не заметят, как сильно-сильно она удивлена.

– Мне казалось, ты часто выходишь по ночам! – таким же делано удивленным тоном протянула она и подвинулась, давая Ирке место на ветке. – Перебирайся ко мне!

Ирка оценила высокий забор и вежливо поинтересовалась:

– Лада, ты сдурела? Мне туда что, вспорхнуть?

– Давай! – немедленно согласилась Лада. – Не выпендривайся, мелкая, зовут – иди!

– Пошла, – согласилась Ирка, повернулась и двинулась дальше по дороге к выходу из балки.

– Стой, Хортица, стой, кому говорю! – раздался сзади задушенный полушепот-полувопль, и было в нем такое отчаяние, что Ирка невольно обернулась:

– Ну что еще?

Вцепившись в забор обеими руками, Лада глядела на Ирку – и на лице ее было написано встревожившее Ирку разочарование… словно Лада и впрямь ожидала, что Ирка прилетит к ней на ветку.

– Ладно, сейчас сама спущусь, – неохотно сказала Лада. – Только тихо, родаков моих разбудишь. – И она исчезла.

– Можно подумать, это я тут переговоры на всю улицу затеяла, непонятно о чем, – зло пробормотала Ирка.

Калитка с тихим скрипом отворилась, и, оглядываясь на погруженный в темноту дом, Лада выскользнула на улицу. Остановилась, уставившись на Ирку сверху вниз.

– Чего надо-то? – прервала затянувшееся молчание Ирка. – Говори давай, а то я спешу!

– Я все про тебя знаю, Хортица! – выпалила Лада.

– Да? – вздернула брови Ирка. – И какой у меня любимый цвет?

– Мне плевать на твой любимый цвет! – окрысилась Лада. Помолчала… Поглядела на Ирку настороженно – так смотрит человек, когда и хочется что-то сделать, и понимает, что это небезопасно. Глубоко вздохнула и, как в омут головой, выпалила: – У меня творог остался под языком!

Ирка немножко подумала, переваривая это заявления… И, наконец, осторожно предложила:

– К врачу сходи. Только не знаю – к ухо-горло-носу или психиатру, – добавила она.

– Кончай прикалываться! Творог остался под языком, и я залезла на крышу! – объявила Лада и поглядела на Ирку с неприкрытым торжеством.

– Это что, флэш-моб такой? – предположила окончательно замороченная Ирка. – Идиотский какой-то – откуда народ узнает, что, когда вы лазаете по крышам, у вас полный рот творога? Или вы им вниз плевались?