– Я пытаюсь мысленно нарисовать ее портрет. Ведь у нас одинаковый вкус на дома. И мне интересно, что еще есть в нас общего. – Обеим нравишься ты, Джонас, мысленно добавила она. Одинаково ли мы относимся к тебе?

– По-моему, ей чуть больше сорока. Блондинка. Стройная, но не костлявая, если ты понимаешь, что я имею в виду.

К несчастью, Эланна слишком хорошо понимала, что он имеет в виду. Еще раз она сравнила себя с этой отсутствующей Джилл. И еще раз поставила себя на второе место.

– По твоему описанию она очаровательна. – Эланне не удалось скрыть легкую резкость в голосе. – Неудивительно, что тебе потребовалось столько дней, чтобы вернуться к работе.

Джонас изучал ее с новым интересом. Неужели в ее голосе звучит ревность? От этой мысли у него быстрее забилось сердце. Ревнующая женщина не может быть безразличной.

– Мне пришлось несколько дней ждать, пока она вернется, – беззаботно объяснил он. – Она рисовала в Олимпийском лесу, а ливни размыли дороги.

– Так она художница? – Час от часу не легче. Джилл, аппетитная блондинка, разведенная, художница, может предложить мужчине богатую палитру сексуальных удовольствий, не сопровождаемых никакими сложностями.

– Она рисует маслом. Ее работы в основном продаются на Северо-Востоке, но теперь ими заинтересовались более широкие круги. Фактически, когда я приехал, ее не было потому, что она готовилась к своей первой выставке в Нью-Йорке.

– Очень рада за нее, – сухо сказала Эланна.

Как и следовало ожидать, на десерт он принес шоколадные кнели в ванильном кленовом сиропе, которые она выбрала еще месяц назад. Эланна с облегчением вздохнула, когда свадебный торт, тоже включенный в меню, так и не появился.

Свадебное платье и блюда, задуманные для праздника, который мог бы стать самым счастливым днем в ее жизни, заставили ее вспомнить о связанных с Джонасом мечтах о будущем, в которые она почти перестала верить. Если бы она еще раз увидела висящее на плечиках белое кружевное сооружение, то, наверно, разрыдалась бы.

– Не очень хорошо получилось, правда? – спросил Джонас, когда позже они рядом сидели на софе.

Начал опускаться туман, но Эланна еще видела огни буев, показывавших кораблям безопасный проход в залив. И в жизни не мешало бы расставлять буи. Чтобы показывать путь.

В нормальных обстоятельствах мягкое покачивание яхты показалось бы Эланне успокаивающим. Но в этот вечер ничего не было даже отдаленно нормальным. Всего три недели назад она собиралась выйти замуж за человека, которого любила. За человека, который любил ее. А теперь между ними разверзлась пропасть, широкая, как Большой каньон. И не исключено, что эта пропасть так расширится, что приведет к разрыву.

– Прости, – пробормотала она, нахмурившись не в силах поднять взгляд на Джонаса. – Это все моя вина. – Сложив руки на коленях, она ломала пальцы.

– Туг нет ничьей вины, – вздохнул Джонас и взял ее руки в свои. – Так сложились обстоятельства. С каждым уходящим днем мы будто бы теряем частицу себя.

– А ты не думаешь, что я это понимаю? – Она наконец взглянула на него; глаза, в которых светилось отчаяние, казались особенно большими на похудевшем лице. – Ты не думаешь, что мне невыносимо так жить?

– Тогда сделай что-нибудь.

Он так говорит, словно это просто. Словно ее чувства к Митчу – это вода, текущая из крана, и она может по его требованию закрыть кран.

– Это не так просто, – возразила она, безуспешно пытаясь высвободить свою руку.

Он крепче сжал ей пальцы. Рука ее оказалась в ловушке, впрочем, так же, как и она сама.

– Это можно сделать, – настаивал он холодным спокойным тоном, который не мог обмануть ее – она чувствовала опасное напряжение, скрывавшееся за его словами. – Знаешь, я и правда не мог ни на минуту освободиться от мыслей о тебе. Откровенно говоря, я не представляю, как выглядит этот проклятый дом, потому что перед глазами у меня стояло твое лицо. Взгляд, которым ты смотрела на меня в тот день, когда мы красили ванну. Твои красивые нежные глаза, полные желания, молящие о любви. Только глазами, молча ты просила меня об этом. На слова у тебя не хватало отваги. Ведь прошло слишком много времени с тех пор, как мужчина так смотрел на тебя. Касался тебя. Заставлял тебя стонать.

– Хватит, Джонас. – Жаркая волна кинулась ей в щеки. – Я помню тот день, – запротестовала она, ненавидя себя за дрожь в голосе, – я все помню. Тебе не надо...

– Все? – мрачно перебил он. – Тогда ты должна помнить, как я говорил, что люблю тебя. Потупившись, она кивнула.

– В тот раз я не была уверена, сказал ли ты эти слова, или то была просто игра моего воображения.

Ее откровенное признание было открытием, которого он ждал.

– Ты подумала, что это игра воображения, потому что слишком ждала таких слов.

– Да, – задыхаясь, прошептала она.

– Потому что ты хотела, чтобы я любил тебя.

– Да, черт возьми! – закричала Эланна. Ее нервы не выдержали и взорвались криком. Так хрустальный бокал после удара издает высокую ноту. – Я отчаянно хотела, чтобы ты любил меня, потому что влюбилась в тебя. Ты это рассчитывал услышать, Джонас? Это наконец успокоит твое раненое мужское самолюбие?

Совсем не обескураженный взрывом женского гнева, он привлек ее к себе и крепко сжал, когда она попыталась высвободиться.

– Ты получила, Эланна, что хотела, – напомнил он. – Мы оба получили, что хотели. Проблема в том, что мы с тобой вовремя не переговорили о самом существенном.

– О чем? – (Его лицо вдруг оказалось слишком близко. Глаза опасно потемнели.) – Я всегда верил, что любовь – это что-то гораздо более глубокое, чем желание. Более постоянное, чем страсть. Вот почему я никогда ни одной женщине не говорил, что люблю. Ты была первой.

– Я люблю тебя, Джонас. – Сердце у нее подпрыгнуло к самому горлу.

– Но?.. – спокойно подхватил он, услышав в ее тихом голосе неуверенность. Более слабое, чем раньше, но все же колебание.

Эланна прерывисто вздохнула, понимая, что должна сказать Джонасу правду.

– Но я не могу отрицать или забыть, что Митча я тоже любила. – Она взглянула на Джонаса засверкавшими глазами. – Вероятно, не такой зрелой любовью, какую я чувствую к тебе. Но это не было и подростковое увлечение. – Слеза скатилась у нее по щеке. Она рассеянно вытерла ее тыльной стороной ладони. – Наверно, это начиналось как увлечение, – призналась она. – Но потом я вышла за него замуж. И искренне, по-настоящему любила его.

Сердце Джонаса разрывалось на части. Нелегко видеть Эланну такой несчастной, да еще в день, который мог бы стать самым счастливым в их жизни. Но положение становилось невыносимым. Худо-бедно он сможет пережить ее решение, если она выберет Кенгрелла. Тогда бы его сердце, наверно, превратилось в камень, мертвый камень, давящий на грудь. Потерять Эланну было бы для него самым страшным горем после смерти отца. В этом нет сомнения. Напряженный, страшный, ошеломляющий период боли сменился бы днями и неделями муки, а за ними последовали бы месяцы и даже годы мрачного отчаяния. Но он выживет. Как и всегда выживал. Но что казалось намного мучительней, разрывало надвое, с чем он не мог жить, так это неопределенность.

– Я вечером заезжал домой к Лауре, прежде чем встретить тебя, – сказал Джонас. Лаура, старшая из его пяти сестер, преподавала историю в восьмом классе и была матерью пятерых детей, все мал мала меньше.

Эланна недоуменно взглянула на него, удивляясь, почему он так резко изменил тему разговора, но и чувствуя благодарность за такой неожиданный поворот.

– Как она?