подряд. Разговор наш никогда не бывал длинным. Нам просто доставляло удовольствие обменяться мнениями. Нередко люди, приехавшие издалека, прежде чем покинуть Памплону, заходили на несколько минут к Монтойе, чтобы поговорить о быках. Все это были страстные любители боя быков. Такие всегда могли получить номер, даже когда отель был переполнен. Монтойя иногда знакомил меня с ними. Сперва они держались очень чопорно и относились ко мне, как к американцу, с насмешливым недоверием. Почему- то считалось, что американцу недоступна подлинная страсть. Он может притворяться или принимать возбуждение за страсть, но не может быть настоящим aficionado. Когда же они убеждались в подлинности моей страсти — а для этого не существовало ни пароля, ни каких-либо обязательных вопросов, скорей всего, это была своего рода устная проверка, некий искус, во время которого вопросы ставились осторожно, с недомолвками, — тогда они так же смущенно клали мне руку на плечо или говорили: «Buen hombre»[9]. Но чаще они старались коснуться меня. Казалось, это прикосновение нужно им, чтобы удостовериться в моей aficion.
Матадору, который страстно любил бой быков, Монтойя прощал все. Он прощал нервные припадки, трусость, дурные, необъяснимые поступки, любые прегрешения. За страсть к бою быков он прощал все. Так, он сразу простил мне всех моих друзей. Он не подчеркивал этого, просто нам обоим было как-то неловко говорить о них, как неловко говорить об участи лошадей на арене боя быков.
Билл прямо поднялся наверх, как только мы вошли, и теперь мылся и переодевался в своей комнате.
— Ну что, — сказал он, — наговорился по-испански?
— Он сказал мне, что быков привезут сегодня вечером.
— Давай разыщем наших и пойдем туда.
— Ладно. Они, должно быть, сидят в кафе.
— Билеты взял?
— Взял. На все выгрузки.
— А это интересно? — Он перед зеркалом натягивал кожу на лице, проверяя, не осталось ли невыбритых мест под челюстью.
— Интересно, — сказал я. — Быков по одному выпускают из клетки в корраль, а волы поджидают их и не дают им бодаться, а быки кидаются на волов, и волы бегают вокруг, как старые девы, и стараются унять их.
— А они бодают волов?
— Бодают. Иногда бык прямо кидается на вола и убивает его.
— А волы ничего не могут поделать?
— Нет. Они стараются подружиться с быками.
— А на что они вообще, волы?
— Чтобы успокоить быков, не давать им ломать рога о каменные стены или бодать друг друга.
— Приятное, должно быть, занятие — быть волом.
Мы спустились вниз, вышли из отеля и зашагали через площадь к кафе Ирунья. На площади одиноко стояли две будки для продажи билетов. Окошечки с надписями «Sol, Sol y Sombra, Sombra»[10] были закрыты. Они откроются только накануне фиесты.
Белые плетеные столики и кресла кафе Ирунья стояли не только под колоннами, но занимали весь тротуар. Я поискал глазами Брет и Майкла. Они оказались здесь. Брет, Майкл и Роберт Кон. Брет была в берете, какие носят баски. Майкл тоже. Роберт Кон был без шляпы и в очках. Брет увидела нас и помахала рукой. Пока мы подходили к их столику, она, сощурившись, смотрела на нас.
— Хэлло, друзья! — крикнула она.
Брет сияла от радости. В рукопожатии Майкла чувствовалась дружеская теплота, Роберт Кон пожал нам руки потому, что мы только что приехали.
— Где вы пропадали? — спросил я.
— Я привез их сюда, — сказал Кон.
— Какая чушь, — сказала Брет. — Мы давно бы приехали, если бы не вы.
— Никогда бы вы не приехали.
— Какая чушь! А вы оба загорели. Посмотрите, какой Билл черный.
— Хорошая ловля была? — спросил Майкл. — Нам так хотелось приехать.
— Хорошая. Мы жалели, что вас нет.
— Мне хотелось приехать, — сказал Кон, — но я решил, что нужно их привезти.
— Привезти нас! Какая чушь!
— Правда, хорошая была ловля? — спросил Майкл. — Много наловили?
— Бывали дни, по десятку на брата. С нами был один англичанин.
— По фамилии Харрис, — сказал Билл. — Не знавали такого, Майкл? Он тоже был на войне.
— Вот счастливец! — сказал Майкл. — Веселое было времечко. О, кто вернет мне те лучезарные дни!
— Не ломайся.
— Вы были на войне, Майкл? — спросил Кон.
— Еще бы!
— Он доблестно сражался, — сказала Брет. — Расскажи им, как твоя лошадь понесла на Пикадилли.
— Не хочу. Я уже четыре раза рассказывал.
— А мне ни разу не рассказывали, — сказал Роберт Кон.
— Не хочу рассказывать. Это бросает тень на меня.
— Расскажи им про твои медали.
— Не хочу. Этот случай бросает черную тень на меня.
— А что это за история?
— Брет вам расскажет. Она рассказывает все случаи, которые бросают на меня тень.
— Ну, Брет, расскажите.
— Рассказать?
— Я сам расскажу.
— Какие вы получили медали, Майкл?
— Никаких медалей я не получал.
— Совсем никаких?
— Не знаю. Должно быть, я получил все медали, какие полагаются. Но я никогда не просил, чтобы мне их выдали. А потом устроили грандиозный банкет и ждали, что приедет принц Уэльский, и в билете было написано, чтобы быть при знаках отличия. Ну, ясное дело, у меня их не было, я заехал к своему портному, показал билет, он проникся уважением ко мне, я воспользовался этим и говорю ему: «Достаньте мне медали». Он говорит: «Какие, сэр?» А я говорю: «Все равно, какие-нибудь. Дайте мне несколько штук». А он говорит: «Какие вы получали медали, сэр?» А я говорю: «Почем я знаю? Неужели вы думаете, что я трачу время на чтение армейских бюллетеней? Дайте мне любые, только побольше. Выберите сами». Он и дал мне медали, знаете, маленькие такие, целую коробку, а я сунул коробку в карман и забыл про них. Ну, поехал я на банкет, а в тот вечер убили сына Вудро Вильсона, и принц не приехал, и король не приехал, и знаков отличия не полагалось, и все пыхтели, снимая их с себя, а мои лежали у меня в кармане.
Он сделал паузу и ждал, чтобы мы засмеялись.
— Это все?
— Все. Может быть, я плохо рассказал.
— Очень плохо, — сказала Брет. — Но это неважно.
Мы все засмеялись.
— Ах да, — сказал Майкл, — вспомнил. На банкете была тоска смертная, я не выдержал и ушел. Вечером, попозже, я нашел у себя в кармане коробку. Что это такое? — подумал я. — Медали? Дурацкие военные медали. Я взял и срезал их — знаете, их нашивают на такую колодку — и роздал. Каждой девчонке по медали. Так сказать, на память. Они были потрясены. Вот это вояка! Раздает медали в кабаке. Такому все нипочем.
— Расскажи до конца, — сказала Брет.