Он сшиб шапку Седрика с головы шута и при этом заметил на его шее роковой признак рабства – серебряный ошейник.

– Жиль! Клеман! Псы окаянные! – крикнул разъярённый норманн. – Кого вы мне привели?

– На это, кажется, я могу ответить, – сказал де Браси, только что вошедший в зал. – Это потешный дурак Седрика, тот самый, что так мужественно вступил в состязание с Исааком из Йорка на турнире по вопросу о том, кому занять место почётнее.

– Ну, это я за них решу, – сказал Фрон де Беф, – повешу их на одной виселице, и пускай висят рядом, если его хозяин и этот боров из Конингсбурга не выкупят их жизнь дорогой ценой. Но одним выкупом они от меня не отделаются: пусть дадут обязательство увести с собой толпы бродяг, окруживших замок, подпишут отречение от своих прав и вольностей и признают себя нашими вассалами. Пусть они будут счастливы, если при новом положении в стране, которое скоро наступит, мы оставим за ними право дышать… Ступайте, – обратился он к двоим из прислужников, – приведите мне настоящего Седрика. На этот раз я не стану взыскивать с вас за ошибку, потому что, в самом деле, трудно отличить простого дурака от саксонского франклина.

– Но ваша рыцарская светлость скоро узнает, что среди нас дураков осталось гораздо больше, чем франклинов, – сказал Вамба.

– Что за вздор болтает этот плут? – сказал Фрон де Беф, глядя на слуг, которые, переминаясь с ноги на ногу, робко намекнули, что если это не Седрик, то они не знают, куда он девался.

– Господи помилуй! – воскликнул де Браси. – Должно быть, он бежал, переодевшись монахом!

– Кой чёрт! – крикнул Фрон де Беф. – Стало быть, я сам проводил ротервудского борова до ворот и своими руками выпустил его из замка! А ты, – обратился он к Вамбе, – своим дурачеством перехитрил идиотов, ещё более безмозглых, чем ты, – я тебя посвящу в монашеский сан! Я велю обрить тебе макушку по всем правилам. Эй, кто там! Содрать ему кожу с головы и выбросить его с башни за стену!.. Ну, шут, посмотрим, как ты дальше будешь шутить!

– Благородный рыцарь, ваши поступки лучше ваших слов, – захныкал бедный Вамба, который по привычке острил даже перед смертью. – Коли вы точно нарядите меня в красную шапочку, значит из простого монаха я стану кардиналом.

– Бедняга, – молвил де Браси, – он решил до смерти остаться шутом! Фрон де Беф, не казните его, а подарите мне. Пусть он забавляет мою вольную дружину. Что ты на это скажешь, плут? Согласен ты собраться с духом и отправиться со мной на войну?

– Пожалуй, только надо у хозяина спроситься, потому что, видишь ли, – сказал Вамба, указывая на свой ошейник, – мне нельзя снять этот воротничок без его разрешения.

– Э, норманская пила мигом распилит саксонский ошейник, – сказал де Браси.

– Ещё бы, ваша милость, – сказал Вамба, – оттого, должно быть, и пошла у нас пословица:

– Хорош же ты, де Браси, – сказал Фрон де Беф, – стоишь и слушаешь дурацкие россказни, когда нам угрожает опасность! Разве ты не видишь, что они нас перехитрили? Ведь по милости того самого шута, с которым ты вздумал потешаться, нам не удалось снестись с нашими союзниками. Чего же нам ждать, кроме близкого штурма?

– Так пойдём к бойницам, – сказал де Браси. – Разве ты видел, чтобы я был мрачен перед боем? Позови храмовника, пусть он хоть вполовину так же храбро защищает свою жизнь, как бился во славу своего ордена. Да и ты сам взбирайся на стену. Ручаюсь тебе, что саксонским разбойникам не удастся влезть на стены Торкилстона, так же как и залезть на облака. А если предпочитаешь вступить в переговоры с бандитами, почему бы не воспользоваться посредничеством этого почтенного франклина, который так углубился в созерцание бутылки с вином? Эй, сакс, – продолжал он, обращаясь к Ательстану и протягивая ему кружку, – промочи себе глотку этим благородным напитком, соберись с духом и скажи, что ты нам посулишь за своё освобождение?

– То, что я в силах уплатить, – отвечал Ательстан, – лишь бы это не было противно чести и мужеству. Отпусти меня на свободу вместе со всеми моими спутниками, и я дам тысячу золотых выкупа.

– И, кроме того, отвечаешь нам за немедленное отступление этого сброда, что толпится вокруг замка, нарушая мир божеский и королевский? – сказал Фрон де Беф.

– Насколько это будет в моей власти, – отвечал Ательстан, – постараюсь удалить их и не сомневаюсь, что названый отец мой Седрик поможет мне в этом.

– Стало быть, дело улажено, – сказал Фрон де Беф. – Тебя и твоих спутников мы отпустим с миром, а ты за это уплатишь нам тысячу золотых. Сумма довольно незначительная, и ты должен быть нам благодарен, сакс, за то, что мы согласились принять такую безделицу в обмен за ваши особы. Только вот что: эта сделка не касается еврея Исаака.

– Ни его дочери, – сказал храмовник, вошедший в зал во время переговоров.

– Да они и не принадлежат к компании этого сакса, – сказал Фрон де Беф.

– Если бы они были из нашей компании, – сказал Ательстан, – я бы постыдился назваться христианином. Делайте что хотите с этими нечестивцами.

– Вопрос о выкупе не касается также и леди Ровены, – сказал де Браси. – Пусть никто не скажет, что я отказался от такой добычи, не успев хорошенько подраться из-за неё.

– Наш договор, – вмешался Фрон де Беф, – не касается также и этого проклятого шута. Я оставляю его за собой и намерен показать на нём, каково со мной шутки шутить.

– Леди Ровена, – ответил Ательстан с невозмутимым спокойствием, – моя наречённая невеста. Лучше я дам разодрать себя на клочья дикими лошадьми, чем соглашусь расстаться с нею. А невольник Вамба пожертвовал собою для спасения жизни моего названого отца Седрика. Поэтому я скорее сам погибну, чем дозволю нанести ему хотя бы малейшую обиду.

– Твоя наречённая невеста? Леди Ровена просватана за такого вассала, как ты? – сказал де Браси. – Ты, кажется, вообразил, сакс, что вернулись времена вашего семицарствия! Знай же, что принцы из дома