Спустя несколько минут вошла старуха и принесла ему бульону. Сегодня у нее, против обыкновения, висели на поясе крупные четки. Лицо она старательно вымыла, и кожа на нем напоминала уже не медь, а закопченный пергамент. Ступала она медленно, опустив глаза, – так идет человек, который боится, как бы земные предметы не отвлекли его от выспренних созерцаний.

Мержи решил, что, дабы наилучшим образом выказать ту добродетель, коей требовала от него таинственная записка, ему прежде всего надлежит получить точные сведения, что? именно он должен от всех скрывать. Он взял у старухи тарелку и, прежде чем она успела дойти до двери, проговорил:

– А вы мне не сказали, что вас зовут Камиллой.

– Камиллой?.. Меня Мартой зовут, господин хороший… Мартой Мишлен, – делая вид, что Мержи ее крайне удивил, молвила старуха.

– Ну хорошо, Мартой так Мартой, но этим именем вы велите себя звать людям, а с духами вы знаетесь под именем Камиллы.

– С духами?.. Иисусе сладчайший! Что это вы такое говорите?

Она осенила себя широким крестом.

– Полно, не стройте из меня дурачка! Я никому не скажу, этот разговор останется между нами. Кто эта дама, которая так беспокоится о моем здоровье?

– Какая дама?..

– Полно, не виляйте, говорите начистоту. Даю вам слово дворянина, я вас не выдам.

– Право же, господин хороший, я не понимаю, о чем вы толкуете.

Мержи, видя, как она прикидывается изумленной и прикладывает руку к сердцу, не мог удержаться от смеха. Он вынул из кошелька, висевшего у него над изголовьем, золотой и протянул старухе.

– Возьмите, добрая Камилла. Вы так обо мне заботитесь и до того тщательно натираете скорпионьим жиром шпаги, чтобы я поскорей поправился, что, откровенно говоря, мне давно уже следовало что-нибудь вам подарить.

– Да что вы, господин! Ну право же, ну право же, мне невдомек!

– Слушайте, вы, Марта, или, черт вас там знает, Камилла, не злите меня, извольте отвечать! Кто эта дама, для которой вы минувшей ночью так забавно ворожили?

– Господи Иисусе! Он осерчал… Уж не начинается ли у него бред?

Мержи, выйдя из терпения, швырнул подушку прямо старухе в голову. Та смиренно положила подушку на место, подобрала упавшую на пол золотую монету, но тут вошел капитан и избавил ее от допроса, последствий которого она опасалась.

В то же утро Жорж отправился к адмиралу поговорить о брате. В двух словах он рассказал ему, в чем состоит дело.

Адмирал, слушая его, грыз зубочистку – то был знак неудовольствия.

– Мне это уже известно, – сказал он. – Не понимаю, зачем вам понадобилось рассказывать о происшествии, о котором говорит весь город.

– Я докучаю вам, господин адмирал, единственно потому, что знаю вашу неизменную благосклонность к нашей семье, и смею надеяться, что вы будете так добры и замолвите перед королем слово о моем брате. Ваше влияние на его величество…

– Мое влияние, если только я действительно им пользуюсь, – живо перебил капитана адмирал, – основывается на том, что я обращаюсь к его величеству только с законными просьбами.

Произнеся слова «его величество», адмирал снял шляпу.

– Обстоятельства, вынудившие моего брата злоупотребить вашей отзывчивостью, к несчастью, в наше время стали явлением обычным. В прошлом году король подписал более полутора тысяч указов о помиловании. Милость короля нередко распространялась также и на противника Бернара.

– Зачинщиком был ваш брат. Впрочем, может быть – и дай бог, чтобы это было именно так, – какой- нибудь негодяй его натравил.

Сказавши это, адмирал взглянул на капитана в упор.

– Я кое-что предпринимал для того, чтобы предотвратить роковые последствия ссоры. Но вы же знаете, что господин де Коменж признавал только то удовлетворение, которое доставляет острие шпаги. Дворянская честь и мнение дам…

– Вот что вы внушаете молодому человеку! Вам хочется сделать из него записного дуэлиста? О, как горевал бы его отец, если б ему сказали, что сын презрел его наставления! Боже правый! Еще и двух лет не прошло с тех пор, как утихла гражданская война, а они уже забыли о потоках пролитой ими крови! Им все еще мало. Им нужно, чтобы французы каждый день истребляли французов!

– Если б я знал, что моя просьба будет вам неприятна…

– Послушайте, господин де Мержи: я бы еще мог по долгу христианина подавить в себе негодование и простить вашему брату вызов на дуэль. Но его поведение на дуэли было, как слышно…

– Что вы хотите сказать, господин адмирал?

– Что он дрался не по правилам, не так, как принято у французских дворян.

– Кто смеет распространять о нем такую подлую клевету? – воскликнул Жорж, и глаза его гневно сверкнули.

– Успокойтесь. Вызов вам посылать некому – ведь пока еще с женщинами не дерутся… Мать Коменжа сообщила королю подробности, которые служат не к чести вашему брату. Они проливают свет на то, каким