— Придумаем что-нибудь другое.
— Что же?
— Не знаю.
— Окликнем ее!
Искушение было велико, но я устоял. Я столько времени мечтал о сюрпризе, что не мог теперь от него отказаться.
Мы быстро подошли к калитке моего родного домика, и я вошел в нее так же, как входил много раз прежде.
Зная привычки матушки Барберен, я был уверен в том, что калитка закрыта только на щеколду и что мы сможем беспрепятственно войти в дом. Но прежде всего нужно было поставить в хлев корову. Я нашел хлев таким же, каким он был когда-то, только сейчас в нем хранился хворост. Я позвал Маттиа, мы сложили хворост в угол и привязали корову к стойлу. Все это мы проделали очень быстро, потому что запас хвороста у матушки Барберен был невелик.
— Теперь, — обратился я к Маттиа, — войдем в дом. Я сяду в уголок, у печки. Как только скрипнет калитка, ты спрячешься за кровать вместе с Капи, и она увидит только меня. Представляешь себе, как она будет рада!
Так мы и сделали.
Мы вошли в дом. Я уселся у очага, на том самом месте, где провел столько зимних вечеров. Свои длинные волосы я спрятал под воротник куртки и свернулся клубком, стараясь как можно больше походить на прежнего Реми — маленького Реми матушки Барберен.
Отсюда калитка была хорошо видна, и потому я мог не бояться, что матушка Барберен появится неожиданно. Я стал осматриваться вокруг. Мне казалось, что я покинул этот дом только вчера. Ничто здесь не изменилось, все было на старых местах. Даже бумага, которой было заклеено разбитое мной стекло, была та же, только сильно пожелтевшая и закопченная. Если бы я мог сойти со своего места, я бы с удовольствием посмотрел поближе на каждую вещь, но матушка Барберен могла вернуться с минуты на минуту, и мне следовало быть настороже. Вдруг я увидел белый чепчик, и в то же время заскрипела калитка.
— Прячься скорее! — шепнул я Маттиа. И съежился насколько мог.
Дверь отворилась. Уже с порога матушка Барберен заметила меня.
— Кто там? — спросила она.
Я смотрел на нее, ничего не отвечая, и она так же молча смотрела на меня.
Вдруг руки ее задрожали.
— Боже мой, — пробормотала она, — боже мой, неужели это Реми?
Я вскочил, бросился к ней и крепко обнял ее:
— Матушка!
— Мальчик мой! Это мой мальчик! Нам потребовалось немало времени, для того чтобы успокоиться и перестать плакать.
— Если бы я постоянно не думала о тебе, то ни за что не узнала бы тебя. Как ты изменился, окреп и вырос!
Сопенье Маттиа напомнило мне о том, что он сидит за кроватью, и я окликнул его. Он подошел.
— А вот мой брат, Маттиа.
— Значит, ты нашел своих родителей? — воскликнула матушка Барберен.
— Нет, это мой товарищ и друг, которого я так называю, а вот Капи — тоже мой товарищ и друг. Капи, поздоровайся с матушкой Барберен!
Капи вскочил на задние лапы и, прижав лапку к груди, важно поклонился.
Это очень рассмешило матушку Барберен и окончательно осушило ее слезы.
Маттиа, который не был так растроган, как я, знаком напомнил мне о нашем подарке.
— Пойдем во двор — обратился я к матушке Барберен. — Мне хочется посмотреть на кривую грушу, я о ней часто рассказывал Маттиа.
— Ты можешь также пойти посмотреть на свой садик, я его сохранила в том виде, как ты его насадил. Я всегда верила, что ты вернешься.
— А мои земляные груши понравились тебе?
— Значит, это ты сделал тогда мне такой подарок? Я так и подумала. Ты всегда любил делать сюрпризы. Момент был подходящий.
— А хлев? — спросил я. — Изменился ли он с тех пор, как не стало Рыжухи? Бедняжка, так же как я, не хотела отсюда уходить.
— Хлев все тот же. Теперь я складываю туда хворост.
Мы находились как раз перед хлевом, и матушка Барберен толкнула дверь. Наша корова, решив, что ей принесли поесть, замычала.
— Корова! Корова в хлеву! — воскликнула матушка Барберен.
Тогда, не в силах более сдерживаться, мы с Маттиа расхохотались. Матушка Барберен с удивлением смотрела на нас. Но появление в хлеву коровы было для нее такой неожиданностью, что, несмотря на наш смех, она ничего не поняла.
— Это подарок! — воскликнул я. — Наш подарок тебе! Думаю, что он не хуже земляных груш, не правда ли?
— Ох, какой же ты добрый, дорогой мой мальчик! — воскликнула матушка Барберен, целуя меня.
Затем мы вошли в хлев, чтобы матушка Барберен могла получше рассмотреть корову. Во время этого осмотра она то и дело радостно восклицала: «Какая чудесная корова!»
Вдруг она спросила:
— Значит, ты разбогател?
— Конечно, — смеясь, ответил Маттиа. — У нас осталось еще пятьдесят восемь су.
Матушка Барберен снова повторила свое восклицание, но уже несколько иначе:
— Добрые вы мальчики!
Тем временем корова продолжала мычать.
— Она просит, чтобы ее подоили, — сказал Маттиа.
Я сейчас же побежал в дом за ведром из белой жести, которое, как я заметил, по-прежнему висело на своем обычном месте. По дороге я наполнил его водой, чтобы вымыть запылившееся вымя коровы. Как была счастлива матушка Барберен, когда увидела, что ведро на три четверти наполнилось чудесным пенистым молоком!
— Я думаю, что эта корова будет давать больше молока, чем Рыжуха, — объявила она.
Подоив корову, мы выпустили ее на двор пастись и вернулись в дом. Там на столе на самом видном месте лежали масло и мука, которые я успел вынуть, прибегая за ведром.
Когда матушка Барберен это заметила, она снова принялась восторженно охать, но тут я сознался, что этот новый сюрприз сделан не столько для нее, сколько для нас.
— Мы страшно голодны, и нам очень хочется поесть блинов. На этот раз нам как будто никто не помешает.
— Разве ты знаешь, что Барберен в Париже? — спросила матушка Барберен.
— Да.
— И знаешь также, зачем он поехал в Париж?
— Нет.
— Дело касается тебя.
— Меня? — спросил я испуганно.
Но вместо ответа матушка Барберен так посмотрела на Маттиа, как будто не хотела говорить при нем.
— Маттиа для меня все равно что брат, и я от него ничего не скрываю, сказал я.
— Это очень долго рассказывать, — ответила она.
Я понял, что она не хотела говорить, и, не желая огорчать Маттиа, не настаивал.
