более отчетливо видны. Ночь кончилась, но день так и не наступил.

Местность, по которой мы шли, была необычайно пустынной и мрачной. Куда ни взглянешь, повсюду обнаженные поля, голые холмы, пожелтевшие леса. Нигде не слышно ни стука повозок, ни щелканья кнута. Полнейшая тишина. Только сороки с поднятыми кверху хвостиками прыгали по дороге, взлетая на верхушки деревьев при нашем приближении, и напутствовали нас оттуда своим стрекотаньем, похожим на брань или на какие-то зловещие угрозы.

Внезапно ветер переменился и начал дуть с запада. По небу поплыли тяжелые, низкие тучи, которые, казалось, нависали над самыми верхушками деревьев. Перед нашими глазами замелькали редкие снежинки, похожие на белые бабочки; они поднимались, опускались и кружили в воздухе. Затем облака, шедшие с северо-запада, вплотную надвинулись на нас и повалил сильный снег. В несколько мгновений все стало белым: камни, трава, сухие ветви, кусты. Снег падал на нас, забивался повсюду и сразу же начинал таять. Я чувствовал, как холодные струйки текли мне за воротник. Виталис, у которого овчина была приоткрыта, для того чтобы Душка мог дышать, находился в таком же положении.

Мы медленно и с трудом продвигались вперед, ослепленные снегом, промокшие, обледенелые, изредка останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Собаки уже не бежали впереди, а плелись сзади по нашим следам. Положение было не из веселых. И нигде никаких признаков жилья. Перед нами темнел лес, которому, казалось, не будет конца. По временам Виталис пристально смотрел влево, как будто что-то отыскивая. Но там ничего не было видно, кроме большой прогалины, где, по-видимому, весной рубили лес. Вдруг он протянул руку и указал мне на какой-то темный предмет. Поглядев в том направлении, я увидел занесенный снегом шалаш. Мы быстро сошли с дороги и вскоре нашли тропинку, ведущую к шалашу. Он был сделан из хвороста и прутьев, а крыша его сложена из плотно сплетенных ветвей, не пропускавших снега. Наконец-то у нас было убежище! Собаки первыми вбежали в шалаш и с радостным лаем принялись кататься по сухой земле.

— Я так и предполагал, — сказал Виталис, — что здесь на вырубке непременно должен находиться шалаш дровосека. Теперь снег нам не страшен!

Наше новое жилище не имело ни двери, ни окошка, и в нем не было ничего, кроме дерновой скамьи и нескольких больших камней, служивших сиденьями, зато в нем оказался очаг, сложенный из кирпичей.

Какое счастье, мы можем развести огонь!

Правда, требовалось еще достать дров, но в нашем убежище найти топливо было нетрудно. Мы могли вытащить ветки из стен и крыши, только сделать это осторожно, чтобы не разорить шалаш.

Очень скоро яркое пламя весело запылало в очаге.

Ах, какой чудесный огонь! Правда, шалаш быстро наполнился дымом, но нас это мало смущало: мы находились в тепле, что в данную минуту было всего важнее.

В то время как я, опершись обеими руками о землю, раздувал огонь, собаки улеглись возле очага, желая поскорее согреться. Вскоре и Душка высунул нос из-под куртки хозяина, затем живо спрыгнул на землю и, выбрав лучшее место, протянул к огню свои маленькие дрожащие ручки.

Теперь, когда мы немного отогрелись, пора было подумать о еде.

По счастью, Виталис был человеком очень предусмотрительным. Еще утром, до того как я встал, он запасся провизией на дорогу, купил краюху хлеба и небольшой кусок сыра. В такую минуту не приходилось быть слишком требовательным, и потому, увидев хлеб, мы все очень обрадовались. Но, к сожалению, розданные нам порции оказались невелики, и я был очень разочарован, когда вместо всей краюхи Виталис дал нам только половину ее.

— Дорога мне незнакома, — сказал он в ответ на мой вопросительный взгляд, — и я не знаю, попадется ли нам на пути харчевня, где бы можно было поесть. Кроме того, неизвестно, как далеко тянется этот лес. Возможно также, что из-за снега придется надолго застрять в этом шалаше. Надо оставить хлеба хотя бы еще на один раз.

Я вполне согласился с его доводами, тем более что даже такая скудная еда нас подкрепила. Мы находились под кровом, огонь наполнял нас живительной теплотой, и мы могли спокойно ждать прекращения снегопада.

Собаки спали перед огнем, одна — свернувшись клубком, другая растянувшись на боку, а Капи — уткнув нос в пепел. Я решил последовать их примеру, так как встал очень рано.

Не знаю, сколько времени я спал. Когда я проснулся и выглянул наружу, снег уже перестал. Который был час? Я не мог спросить об этом Виталиса. В Дижоне он продал свои часы, чтобы купить мне овчину и другие необходимые вещи. Теперь нам приходилось определять время по дневному свету, но так как на земле лежала ослепительно белая пелена, а наверху и в воздухе стоял туман, я не мог ничего решить.

Подойдя к выходу, я наблюдал за тем, что делается снаружи, пока Виталис не окликнул меня.

— По-моему, скоро опять пойдет снег, и поэтому уходить нельзя. Лучше переждать его здесь, где мыв тепле и не промокнем.

Такое решение меня вполне устраивало, если бы не беспокойство о еде. На обед Виталис разделил между нами остатки хлеба. Увы! Оставалось так мало, что мы почти мгновенно все уничтожили, хотя и старались есть самыми маленькими кусочками.

Вскоре мы уже едва могли различать то, что происходило за пределами шалаша, потому что в этот сумрачный день ночь наступила быстро. Снова пошел сильный снег, и с черного неба продолжали безостановочно падать большие белые хлопья. Поскольку нам предстояло здесь ночевать, самым лучшим было как можно скорее заснуть. Я поступил так же, как собаки, и, завернувшись в свою овчину, за день успевшую высохнуть, растянулся перед очагом, положив голову на плоский камень.

— Спи, — сказал Виталис, — я разбужу тебя, когда мне самому захочется спать. Хотя в этом шалаше нечего бояться ни зверей, ни людей, но нужно, чтобы один из нас не спал и поддерживал огонь. Если снег перестанет, может наступить сильный мороз.

Я не заставил дважды повторять это предложение и немедленно заснул. Когда Виталис разбудил меня, мне показалось, что ночь уже на исходе. Снег прекратился; в очаге по-прежнему горел огонь.

— Теперь твоя очередь караулить, — заявил Виталис. — Смотри, сколько веток я тебе заготовил. Будешь понемногу подкладывать их в очаг.

Действительно, возле меня лежала куча хвороста. Виталис не хотел, чтобы я будил его каждый раз, вытаскивая ветки из стены шалаша, и заранее приготовил мне запас топлива. Увы, его предусмотрительность имела такие печальные последствия, которых никто из нас не мог ожидать!

Видя, что я проснулся и готов приступить к своим обязанностям, Виталис растянулся у огня, положив перед собой закутанного в одеяло Душку, и вскоре по его равномерному дыханию я понял, что он заснул.

Тогда я встал и на цыпочках подошел к выходу, желая посмотреть, что делается снаружи. Снег запорошил все: траву, кустарники, молодые поросли и деревья. Повсюду вокруг нас расстилался неровный, но одинаково белый покров. Небо было усеяно сверкающими звездами, от снега разливался бледный свет, освещавший окружающие предметы. В унылой тишине ночи изредка раздавался треск, указывающий на то, что снежный покров подмерзает. Как нам повезло, что мы нашли этот шалаш! Что делали бы мы в лесу в такой мороз?

Хотя я встал очень тихо, Зербино проснулся и подбежал ко мне. Я приказал ему вернуться. Он послушался, но сел носом к выходу, как упрямая собака, не отказавшаяся от своих намерений. Я еще некоторое время смотрел на снег, затем вернулся к огню и, подбросив несколько сучков в огонь, уселся на тот камень, который служил мне подушкой. Хозяин спокойно спал. Собаки и Душка тоже спали. Красивое пламя вихрем вздымалось до крыши шалаша, разбрасывая сверкающие искры, треск которых нарушал тишину.

Довольно долго я развлекался тем, что смотрел на эти искры, но понемногу усталость овладела мною, и я начал дремать. Если бы у меня под рукой не было запаса топлива, мне бы пришлось вставать и ходить по хижине, но, сидя неподвижно, я не смог бороться с дремотой и уснул. Проснулся я от отчаянного лая.

Вероятно, я спал очень долго, так как огонь потух и в хижине было темно. Лай продолжался — это лаял Капи. Но, странное дело, ни Зербино, ни Дольче ему не отвечали.

— Что случилось? — воскликнул, проснувшись, Виталис.

— Не знаю.