Я, названный подобьем божества, Возмнил себя и вправду богоравным. Насколько в этом ослепленье явном Я переоценил свои права! Я счел себя явленьем неземным, Пронизывающим, как бог, творенье. Решил, что я светлей, чем серафим, Сильней и полновластнее, чем гений. В возмездие за это дерзновенье Я уничтожен словом громовым. Ты вправе, дух, меня бесславить. Я мог тебя прийти заставить, Но удержать тебя не мог. Я испытал в тот миг высокий Такую мощь, такую боль! Ты сбросил вниз меня жестоко, В людскую темную юдоль. Как быть с внушеньями и снами, С мечтами? Следовать ли им? Что трудности, когда мы сами Себе мешаем и вредим! Мы побороть не в силах скуки серой, Нам голод сердца большей частью чужд, И мы считаем праздною химерой Все, что превыше повседневных нужд. Живейшие и лучшие мечты В нас гибнут средь житейской суеты. В лучах воображаемого блеска Мы часто мыслью воспаряем вширь И падаем от тяжести привеска, От груза наших добровольных гирь. Мы драпируем способами всеми Свое безводье, трусость, слабость, лень. Нам служит ширмой состраданья бремя, И совесть, и любая дребедень. Тогда все отговорки, все предлог, Чтоб произвесть в душе переполох. То это дом, то дети, то жена, То страх отравы, то боязнь поджога, Но только вздор, но ложная тревога, Но выдумка, но мнимая вина. Какой я бог! Я знаю облик свой. Я червь слепой, я пасынок природы, Который пыль глотает пред собой И гибнет под стопою пешехода. Не в прахе ли проходит жизнь моя Средь этих книжных полок, как в неволе? Не прах ли эти сундуки старья И эта рвань, изъеденная молью? Итак, я здесь все нужное найду? Здесь, в сотне книг, прочту я утвержденье, Что человек терпел всегда нужду И счастье составляло исключенье? Ты, голый череп посреди жилья! На что ты намекаешь, зубы скаля? Что твой владелец, некогда, как я, Искавший радости, блуждал в печали? Не смейтесь надо мной деленьем шкал, Естествоиспытателя приборы! Я, как ключи к замку, вас подбирал, Но у природы крепкие затворы. То, что она желает скрыть в тени Таинственного своего покрова, Не выманить винтами шестерни, Ни силами орудья никакого. Не тронутые мною черепки, Алхимии отцовой пережитки, И вы, исписанные от руки И копотью покрывшиеся свитки! Я б лучше расточил вас, словно мот, Чем изнывать от вашего соседства. Наследовать достоин только тот, Кто может к жизни приложить наследство. Но жалок тот, кто копит мертвый хлам. Что миг рождает, то на пользу нам. Но отчего мой взор к себе так властно Та склянка привлекает, как магнит? В моей душе становится так ясно, Как будто лунный свет в лесу разлит. Бутыль с заветной жидкостью густою, Тянусь с благоговеньем за тобою! В тебе я чту венец исканий наш. Из сонных трав настоянная гуща, Смертельной силою, тебе присущей, Сегодня своего творца уважь! Взгляну ли на тебя — и легче муки, И дух ровней; тебя возьму ли в руки —
