Джайрса. — Я знаю, — продолжила она, — мне кажется, я знаю, почему ты ненавидишь меня. С одной стороны, просто за то, что я норманнка. Мой муж сакс, и он рассказывал мне об этом. Он рассказал мне, что наши люди сделали с твоим народом, и теперь я понимаю, почему твой народ ненавидит мой. — Она коротко взглянула на Торна, читая в его глазах поддержку. — Я поняла и другое. Тогда на корабле я вела себя с бездумным высокомерием. Я унизила тебя перед твоими людьми. Я поступила непростительно. Все, что ты говорил о приметах, казалось мне признаком грубости и невежества. Но мой муж рассказал мне многое о вашей вере и обычаях. Теперь я знаю, что сама была невеждой. Вот и все, что я хотела сказать. Я сожалею о нанесенном тебе оскорблении и понимаю, почему ты сделал со мной… то, что ты сделал. Я прощаю тебя. Но прошу всем сердцем, прости и ты меня.
Никто не проронил ни слова. Джайрс молчал, уставившись в землю, его грубые мясистые руки заметно дрожали. Когда он поднял голову, в глазах его стояли слезы.
— Господи, прости мне мой грех, — сказал он. Изумленный вздох пробежал по толпе. Джайрс сокрушенно покачал головой. — Сам не знаю, что хотел совершить.
Он полез в карман и выбросил на землю пригоршню серебра.
— Вот ваши шесть шиллингов, — сказал он Бернарду. — Мне не нужно этих денег.
— Он заплатил тебе за лжесвидетельство?! — крикнул Торн.
— Да, милорд, заплатил, — шкипер повернулся и побрел прочь, еще раз пробормотав: — Прости меня, Господи.
— Бернард Харфордский, я арестую вас! — воскликнул шериф, выступая вперед.
— Не сразу, милейший, — хищно оскалившись, возразил Бернард. Он выдернул стрелу Торна из горящего факела. — Я пришел, чтобы насладиться зрелищем, и не хочу отказывать себе в этом.
Пятясь от шерифа, он спиной приблизился к костру, с последними словами внезапно повернулся к Мартине и протянул факел не к уложенному под бочонком хворосту, а к ее ногам. Он знал, что льняная роба на ней вспыхнет мгновенно. Она превратится в пылающий столб раньше, чем кто-либо успеет двинуться с места.
— Что, сокольничий, — проскрежетал Бернард, обращая к Торну лицо, искаженное гримасой дикой радости, — ты наловчился выбивать стрелой из рук факел? А еще раз сможешь?
Раньше чем Мартина успела перевести дух, в руках у Торна мелькнула новая стрела, он поднял лук и спустил тетиву.
Она услышала крик толпы… увидела, что Бернард повалился навзничь и, корчась, рухнул на землю. Стрела сакса торчала в его груди.
— Не стану рисковать, — сказал ему Торн.
Бернард упал лицом вверх, его глаза остановились на Мартине. Она видела, как удивление в них в последний раз сменилось бешенством. Он рванулся раз-другой, его лицо посерело, из легких с хрипом вырвался воздух. Полузакрытые глаза закатились, и тело замерло.
Дрожь пробежала по спине Мартины, страшно заломило виски, кровь отхлынула от головы. Шум толпы стал отдаляться, свет померк. Потом все исчезло…
Сознание вернулось вместе со звуком голоса. Мартина услышала шепот:
— Пей, милая. Ну же, выпей немного, любовь моя…
Она разомкнула губы и сделала большой глоток вина из меха, поднесенного ко рту. Вино было сладким. Но еще слаще было чувствовать сильные руки Торна, тепло его тела. Ее голова лежала на его широкой груди. Он сидел, опершись спиной о ствол дерева, и крепко держал ее в объятиях. Было так уютно, так хорошо. Ей захотелось, чтобы это длилось вечно.
Вдалеке эа деревьями она увидела тот самый холм и сложенный костер со столбом посередине. Там толпился народ, мелькали воины и черные рясы монахов, но звук голосов не долетал до нее.
Все кончилось, подумала она сонно и свернулась поудобнее, пряча лицо на груди мужа, вдыхая его запах. Она приложила ухо, чтобы слушать ровные удары его сердца. С каждым ударом боль и страх, так долго терзавшие ее душу, уходили все дальше и таяли, превращаясь в бесплотные и бессильные призраки прошлого. Закрывая глаза, она, казалось, слышала неуловимый легчайший шелест, с которым ткались, незаметно оплетая их, незримые узы, соединявшие навечно. Торн поцеловал ее волосы, затем щеку и висок. Щекоча ей ухо губами, он прошептал:
— Ты сможешь идти?
Мартина попробовала согнуть ступню и поморщилась от боли.
— Не стану рисковать, — сказала она, улыбаясь.
Он подхватил ее на руки и гибким движением поднялся в полный рост.
— Значит, придется нести тебя до Блэкберна. Нам здесь больше нечего делать. Пора домой.
Она обхватила его за шею и заглянула в сияющие глаза, синие, как ясное летнее небо.
— Домой. Да, конечно. Я хочу домой.
