сохранением вашего содержания, разумеется.

Коллетт откашлялся. Он попытался придать голосу такое выражение, как если бы неожиданно свалившийся недельный отпуск с сохранением содержания был чем-то обычным для служащих Рансома, но не очень преуспел в этом.

– Конечно, ваша светлость. Я так и сделаю.

– Тогда до свидания.

Рансом вышел в коридор, чувствуя себя как ребенок, только что решивший прогулять школу. Сунув руку в карман, он погладил пальцем лежавшую там маленькую бархатную коробочку с вензелем лучшего лондонского ювелира. В тысячный раз вызвал он в памяти мечтательно улыбающееся лицо. Он знал, что ведет себя глупо, но был невероятно счастлив, что любит эту маленькую мисс с ее путаницей в голове и абсурдными поступками.

У лестницы он остановился. Было уже больше одиннадцати. Он просил главного лакея привести к нему Мерлин, когда она спустится к завтраку. Рансом нетерпеливо надулся, обдумывая, не слишком ли неудобно будет послать наверх горничную с просьбой разбудить ее. Трудно быть взрослым мужчиной, в котором внезапно проснулись порывы юности. Рансом подавил в себе желание сейчас же, прямо на лестнице, громко закричать и потребовать, чтобы Мерлин немедленно к нему спустилась. Не важно, как там она сейчас одета. Или раздета. Он усмехнулся. И вправду, чем меньше одежды, тем лучше. Он побарабанил пальцами по резной стойке перил и нехотя вышел в холл, чувствуя себя семнадцатилетним.

В тишине, напоминавшей церковную, шаги его отозвались громким эхом. В центре холла он замер, оглядываясь вокруг. Огромные канделябры, вдоль стен – смеющиеся статуи нимф и сатиров. Куда, черт возьми, все подевались? У гигантских входных дверей в ожидании замерли два лакея, но Рансом скорее умер бы, чем стал расспрашивать слуг, куда это запропастились все его гости и родня.

Стоя в тишине Большого холла, Рансом вдруг услышал неясные крики. Он резко повернул голову к двери. Лакеи стояли неподвижно, опустив глаза в пол. Рансом увидел, как один из них, слегка склонив голову, искоса взглянул вправо, в открытое окно. Крики раздались снова, на этот раз громче. Рансом приблизился к окну.

Огромный двор за окном был пуст. И все же крики доносились откуда-то с той стороны. Теперь он хорошо их слышал – протяжные, веселые возгласы, и они становились все ближе. Вдруг за пределами двора, там, где зеленый газон плавно сбегал к ручью, а потом вздымался крутым холмом, на самой вершине показались фигуры людей.

Они бежали в сторону дома – все еще слишком далеко, чтобы Рансом мог их узнать. В основном мужчины, но среди них были и дамы, с задравшимися от бега юбками. Среди толпы весело скакал галопом пони – Рансом узнал маленькую черную кобылу Вудроу, – наездник обернулся назад и кому-то махал.

Рансом прищурился – не то нахмурился, не то улыбнулся, увидев эту странную процессию. Он собирался пойти к двери, но тут вдруг толпа разделилась надвое, расступившись перед всадником на лошади, стремительно преодолевавшим вершину холма. Это был Шелби – Рансом тотчас же узнал и огонь его волос, и его могучего гнедого жеребца, во весь опор уже скакавшего вниз по крутому склону. А следом за Шелби…

Следом показалось нечто – Рансом не смог бы такое вообразить даже в самых смелых своих фантазиях. На горизонте выросла невероятных размеров белая птица, рядом с которой Шелби и вся толпа сразу же сделались карликами. Показавшись полностью, чудовище расправило крылья и, сбросившись с гребня холма, оказалось в воздухе.

Рансом вскрикнул от ужаса. Не дожидаясь лакеев, он рывком распахнул окно и, перепрыгнув низкий подоконник, побежал по каменным плитам.

Огромная конструкция стремительно поднималась в воздух. Казалось, она парит, как какой-то ужасный демон. Тень от нее волной пробежала через толпу, а затем поплыла по газонам и деревьям. Прочная веревка – на этом расстоянии тоненькая ниточка – еще несколько секунд соединяла ее с конем Шелби, а затем свободно повисла. Сооружение парило теперь свободно, а жеребец шарахнулся в сторону и, весь в пене, остановился.

Рансом замер на верхней ступени. Он наблюдал за тем, как летательная машина, накренившись, грациозно описала кривую над ручьем, нацелившись пролететь к югу от дома. Он видел Мерлин, подвешенную между крыльев. Юбки ее от ветра облепили ноги, черты лица были едва различимы. Рансом вскрикнул и замахал руками.

Аппарат накренился вновь, теперь в другую сторону, и полетел обратно над домом – намного выше вздымавшихся над крышей труб. Мерлин была так близко, что он смог расслышать ее голос. Она смеялась. Смеялась! Рансом снова и снова кричал ей. Слезы стояли в его глазах, и он не мог уже различить ее лицо.

Он закричал, когда она чуть не перевернулась через голову. И все еще кричал, когда вдруг налетел резкий порыв ветра и машина резко накренилась. Он услышал громкий хлопок, и огромное крыло развалилось. Машина перевернулась в воздухе и, как раненная из рогатки птица, упала на землю. Раздался оглушительный треск, и он понял, что этот звук будет до конца жизни преследовать его в самых страшных кошмарах.

Только сейчас до него дошло, что именно все это время он ей кричал, потому что до сих пор по инерции продолжал повторять: «Нет, нет, нет… Спускайся… спускайся вниз…» Мольба перешла в хрип, и он, как во сне, бросился к обломкам, лежавшим на гравии посреди двора.

Он добрался до нее первым, раньше всех остальных. Мерлин лежала, закрыв глаза, и все лицо ее было залито кровью, струившейся из раны чуть выше виска.

– Нет, – повторял Рансом, – нет, нет…

Казалось, он не может остановиться. Все время, пока он, сорвав с себя галстук, пытался остановить поток ее яркой крови, пока он, подняв ее руку, пытался нащупать слабый прерывистый пульс и пока бережно укладывал ее голову к себе на колени, он повторял: «Нет, нет, нет…»

Кто-то заговорил, обращаясь к нему, положил руки на плечи, попытался оттащить в сторону. Рансом, сопротивляясь, в ярости отшвырнул мешавшего ему человека, и лишь позже узнал потрясенное лицо Шелби. Рансом отвернулся от брата и склонился над лежащей Мерлин, нараспев повторяя бесконечное отрицание, как обрывки колыбельной: «Нет, нет, нет, этого не было… ничего не случилось… это неправда… спускайся… спускайся… возвращайся ко мне…»

Потом появился доктор, и Мерлин унесли. Рансом держал ее за руку, не выпуская. Ее ладонь в его руках