внезапно остановил ее вопросом:

– Какой он воин? Звали как?

Его темные глаза цепко впились в нее, и она, никому до сих пор не открывавшая тайну своего рождения, уже готова была назвать имя своего отца, тем более что люди его возраста наверняка знали наперечет всех самых знаменитых и отважных при Роберте Брюсе воинов.

Однако она смолчала и пошла к выходу, когда услышала позади себя старческий голос. Она остановилась, прислушиваясь.

– Чего я хорошо помню, так это битву при Стерлинге. Был там с тамошним лордом. Ежели ты, часом, из рода Уоллеса, то знай: он любил твоего мужа.

Она обругала себя, что сама затеяла разговор о своем отце, и, не расслышав толком, что еще говорил старик, после того как произнес имя ее отца, сказала почти шепотом:

– Вы не должны говорить моему мужу, что знаете! И вообще никому! Слышите?

Она ожидала, что он разозлится, но Джок Джилли произнес всего три слова на удивление мягким голосом:

– Бедная ты девушка...

Она выбежала из дома за ворота и только там остановилась, поджидая Агнес, которая ей ничего не стала говорить и ни о чем не расспрашивала, хотя время от времени бросала на нее тревожные взгляды.

Только во дворе замка, перед тем как разойтись по своим комнатам, Агнес сказала:

– Ах, Джилли, я молюсь, чтобы ты научилась быть хоть немножко счастливой...

Отягощенная бременем, которое сама взвалила на себя, Джиллиана не нашла что ответить золовке.

Небольшой отряд из десяти человек – Джон Карлейль, Джиллиана, брат Уолдеф, Агнес, Джейми Джилли и пять воинов охраны 11 апреля 1313 г. отправились из Гленкирка в замок Канросс, владение Роберта Брюса.

Джиллиана не возражала, когда для нее приготовили смирную лошадь под дамским седлом. О когда-то подаренном ей, а потом отнятом скакуне Галааде она не хотела и вспоминать, чтобы не бередить обиду. Однако все же упаковала и взяла с собой рейтузы и куртку для настоящей верховой езды. Пускай будут с ней, напоминая о днях, когда она почти не расставалась с оружием и с одеждой настоящего воина. Сейчас только они связывают ее с прошлым, которое хоть и не безоблачно, но не так печально, как нынешнее время...

С Карлейлем они до сих пор не разговаривают и, насколько возможно, стараются избегать друг друга. Что касается ее, она болезненно переживает их разрыв и жаждет примирения. Но как? На каких условиях? Два раза она хотела пойти к нему и сказать, что готова принять мир на любых условиях. Вернее, просит принять его... Как часто ей хотелось заплакать, зарыдать в голос, чтобы стало хоть немного легче, чтобы избавиться от постоянного напряжения, но, увы, плакать она не умела с детства, в ее глазах не рождались слезы.

Даже когда она узнала о предстоящей поездке в Канросс и в первое мгновение обрадовалась, очень скоро оживление сменилось прежним чувством тоски.

Зато Агнес испытывала настоящую радость, предвкушая перемену мест, новые впечатления и со свойственным ей жизнелюбием и неугасимой верой в хорошее ожидала от путешествия перемен к лучшему в отношениях брата с ее невесткой. Кроме того, селение, а вернее, городок Канросс был намного больше Гленкирка. Он являлся рыночным центром трех графств, и Джейми уверял, что там можно купить прекрасный материал на свадебное платье. Она протестовала против таких преждевременных трат, но ее милый Джейми становился в последнее время столь настойчивым, что отказывать ему в чем-либо делалось почти невозможным.

Ночью шел дождь, и сейчас, утром, когда они тронулись в путь, окружающий мир выглядел свежевымытым, трава изумрудно блестела под ногами лошадей. Впрочем, Джиллиана почти не обращала внимания на красоты природы. Ее охватило свойственное людям кельтского происхождения предчувствие чего-то, что должно вот-вот случиться, – оно уже близко, она погружается в него, как неумелый пловец в глубокую воду... И либо утонет, либо ее выбросит на другой берег... Да, она стала беспомощным пловцом в реке жизни потеряла власть над собой, разучилась держать в руках кинжал и меч, потеряла любовь и близость мужа, лишилась общения с товарищами по оружию... В общем, утратила все, что давало или могло дать ей силы для исполнения взятой на себя клятвы – найти и покарать виновников гибели отца.

Джон Карлейль, едущий сбоку, время от времени бросал на нее внимательные взгляды и с болью в душе отмечал, как она изменилась, каким сумрачным и замкнутым стало лицо, как похудела. Он и взял-то Джиллиану в поездку в надежде, что ее хоть немного оживят свежие впечатления и встречи с другими людьми. Хотя знал, что многие, начиная с Роберта Брюса, уже сменили симпатию к ней на молчаливое осуждение и лишь брат Уолдеф и Агнес сохраняли, пожалуй, прежние чувства. Встретившись глазами с монахом, он понадеялся, что тот горячо молится за бедную Джиллиану, потому что у него самого не осталось для нее даже молитвенных слов.

На пиршество, которое состоялось в замке Канросс вечером на второй день их прибытия, Джиллиана надела красивое дорогое платье в сине-зеленых тонах из своего приданого и поверх его золотистого цвета камзол, который надевала на бракосочетание. Волосы заплела в две длинные косы. Выглядела она совсем неплохо, но двигалась, как марионетка, мысли витали где-то далеко.

Роберт Брюс специально поместил ее и Джона в одну спальню, пытаясь хоть как-то сблизить их на короткое время, однако нисколько не надеясь на успех. Безуспешность его попытки заметили все гости, она лишь усилила царившее напряжение. Дело было не только в Джиллиане, многое зависело от характера и настроения присутствующих. Так, например, родной брат Роберта Брюса Эдвард был из тех, кто привык считаться только со своим расположением духа, и его безмерно раздражали все, кто не отвечал его сиюминутному настроению. Дуглас и Морэ своим видом довольно открыто выражали неодобрение слабиной, которую, по их мнению, проявлял Карлейль в семейных делах, и тем, что своевременно не прислушался к их советам. Впрочем, в присутствии глав других кланов, а также их оруженосцев, воинов и управляющих домами и поместьями высокородные лорды старались не высказывать недовольства своим соратником. Однако в частных беседах с Брюсом некоторые из них намекали на то, что уж коли Джон Карлейль не в состоянии справиться со строптивой женой, то не стоит ли подвергнуть сомнению его способности как воина и главы клана. Роберту весьма не нравились такие суждения о его давнем друге, и он намеревался немного позднее очень серьезно поговорить с Джоном.

Вечернее застолье в Канроссе, как обычно, шумное, сытое, закончилось не слишком поздно – с самого раннего утра начинался базарный день. Джиллиана по- прежнему пребывала в смутном состояний, почти ни с кем не говорила, мало ела, ничего не пила и к концу пиршества отошла подальше от места, где сидел Карлейль, нашла пристанище в одном из углов зала и стояла там, ни на кого не глядя, не испытывая желания вступать в разговор, смотреть на кого-то. Ее совершенно не тревожило, какое впечатление она производит. Но Карлейль, который часто оборачивался в ее сторону, считал, что она красивее всех женщин не только в этом зале, но и на всем свете. И, судя по взорам некоторых мужчин, его оценки совпадали со многими.

Лорд Джон Мантит даже подумал, хотя не высказал вслух, что давно у них в Шотландии не было такой блистательной молодой женщины, такой уверенной в себе, черт возьми. Однако не без злорадства припомнил, что зато она весьма несчастлива в браке. Перед тем как подали очередную смену мяса, он подошел к ней и отвесил изящный придворный поклон.

Джиллиана выдавила ответную улыбку, ее приятно поразила его любезность, она уже отвыкла от мужского внимания.

– Добрый вечер, леди Карлейль. Я знал, что мы встретимся снова.

– Добрый вечер, лорд Мантит. Как у вас прошли зимние месяцы?

Произнося ничего не значащие слова, она вдруг подумала, что должна, просто обязана заговорить об интересующем ее деле, чтобы хоть как-то приблизиться к страшной тайне, окружающей последние дни ее отца. Но как его спросить?.. С чего начать?..

Мантит тем временем говорил:

– Зиму гораздо легче переносить, леди Карлейль, в окрестностях Глазго, нежели на скалах Гленкирка. – Он опять улыбнулся и переменил тему разговора. Зная о воинских доблестях Джиллианы, о том, как она проявила себя в бою, даже была ранена, он посчитал возможным говорить с ней о войне и поделиться некоторыми соображениями. – Предстоящая военная кампания, дорогая леди, – доверительно сообщил он, – обещает быть успешной для нас. Нынешний король Англии не очень-то много уделяет нам внимания, не то что его отец, который жаждал нашей крови. Грех не воспользоваться слабостями Эдуарда, не правда ли?

–  Вы, наверное, сражались против Эдуарда , милорд? – поспешно спросила Джиллиана, опасаясь, что он начнет разговор на другую тему, тем более что глаза его не отрывались от ее груди.

– Да, я три года воевал под знаменами Уоллеса.

Она вздрогнула, почувствовав, что туман начинает спадать с глаз, мысли становятся яснее... Нужно спрашивать еще... еще...

– И считаете, что он такой выдающийся военачальник, как о том некоторые говорят?

– Даже лучше, чем говорят! – с подкупающей искренностью воскликнул Мантит, заслужив таким отзывом об отце чуть ли не любовь Джиллианы.

– Неужели? – простодушно спросила она. – Что вы хотите сказать?

Собеседник помедлил с ответом и потом проговорил, слегка понизив голос:

– Ну, многие, сравнивая его с нашим Брюсом, считали и считают, что, живи он дольше, Брюс так и продолжал бы находиться в его тени, а это, как понимаете, не очень-то приятно для человека благородного