такой час находиться наедине с мужчиной. Тем более если он опасный человек.

– Меня трудно назвать молоденькой девушкой, – строптиво возразила Оливия.

– Пусть так. Но ведь вы невинны, не так ли?

– А вот это, сэр, вас совершенно не касается! – вспыхнув, бросила она.

–  Называйте меня Домиником, – попросил он, тяжело вздохнув.

– Не могу.

– Почему? – быстро спросил он.

– Это неправильно.

– А вы всегда делаете только то, что правильно, Оливия Шервуд? Ну конечно, как же я мог забыть: вы ведь дочка священника!

Только мягкий насмешливый тон Доминика, в котором не было ничего обидного, заставил Оливию безропотно проглотить его слова.

– А как насчет вас, милорд? Я недавно слышала, как вы рассказывали деревенской ребятне, что цыгане – свободный, вольнолюбивый народ, над которым никто не властен, – напомнила Оливия. – И вы тоже такой, сэр?

Улыбка сбежала с лица Доминика. В глазах его неожиданно мелькнула грусть. Он долго молчал, прежде чем ответить:

– Я ведь уже больше не цыган... И одним из вас я тоже не стал...

Слова его прозвучали загадочно. Оливия не совсем поняла, что он имеет в виду. Но ей вдруг захотелось еще хотя бы раз увидеть, как он улыбается!

– Ах, – беспечно проговорила она, – неужели вы опасны?

Опасен ли он? Нет, уныло подумал Доминик. Это Оливия... это она опасна... не девушка, а женщина, восхитительная, прекрасная женщина, при одном только взгляде на которую крозь начинала бешено кипеть в его венах, а в душе просыпались безумные страсти. Он украдкой окинул ее взглядом. Нежные губы напомнили Доминику прелестную полураспустившуюся розу, еще осыпанную серебристыми каплями утренней росы. Глаза Оливии были зеленее весенней травы на лесной поляне. Доминик знал, что ему достаточно протянуть руку и коснуться ее щеки, чтобы почувствовать, как нежна ее кожа – словно прогретый солнцем атлас. Взгляд его украдкой скользнул вниз, туда, где чуть заметно вздымалась молодая упругая грудь, туго натянувшая тонкую ткань платья. И хотя Оливия была тоненькой и изящной, тело ее напоминало восхитительный зрелый плод. Полузакрыв глаза, Доминик представил, как накроет рукой ее грудь и она заполнит его ладонь. Он принялся гадать, какие у нее соски – розовые или нежно-коричневатые, крохотные или большие, кокетливо торчащие вверх или...

Доминик боялся потерять самообладание. Мысли, мелькавшие у него в голове, горячечные видения, встававшие перед его внутренним взором, мучили его. Слава Богу, Оливия, кажется, совершенно не подозревала о том, какое направление приняли его мысли. Может, это и к лучшему, угрюмо подумал Доминик. Он сознавал, что игра его воображения пронзила бы до глубины ее невинное сердце.

Коляска въехала на вершину невысокого холма, и они увидели цыганский табор. Несколько ярких шатров раскинулись в неглубокой лощине, уютно устроившись под прикрытием леса.

Оливия заметила их почти одновременно с Домиником. И сразу же ощутила, как тело ее наливается свинцовым страхом.

Доминик натянул вожжи. Будто почувствовав ее состояние, он негромко сказал:

– Не надо бояться, Оливия. – Голос его звучал мягко, успокоительно. – Тут совсем другой мир, и вы должны это понять. Не враждебный... просто другой. Постарайтесь запомнить.

Понимая, что сейчас уже поздно отказываться, Оливия глубоко вздохнула и молча кивнула в ответ.

Столб дыма поднимался от костра. Сразу за костром стояло несколько расписанных фургонов: ярко-зеленые с желтым, багрово-красные с золотом. Тут и там между ними раскинулись шатры. Увидев гостей, от костра отошли двое и неторопливо двинулись им навстречу. По дороге к ним присоединились еще несколько человек. Один из них, немолодой кряжистый мужчина с огромным животом, узнав Доминика, что-то приветственно крикнул и поднял вверх руку.

Доминик легко спрыгнул на землю. Потом подошел к цыгану, они обнялись, и тот хлопнул Доминика по плечу. Оливия услышала, как цыган, окинув ее взглядом, что-то спросил по-своему. Доминик, кивнув, ответил на том же языке. Он повернулся к Оливии. Взгляды их встретились, и она с удивлением заметила, что в его глазах мерцает насмешливый огонек. Потом, не сказав ни слова, Доминик подошел к ней.

Оливия встала, не чувствуя под собой ног. К ее изумлению, оказалось, что она вся дрожит. Доминик заглянул ей в глаза, и, прежде чем она успела произнести хоть слово, две сильные руки обхватили ее талию. Через мгновение она уже стояла на земле.

Доминик привлек ее к себе. Оливия и не думала протестовать. Теперь, когда они были так близко друг от друга, почти вплотную, она впервые заметила, что ее макушка едва достает ему до плеча... И тут же, смутившись до слез, выкинула из головы эту мысль.

– Николас, – с улыбкой сказал Доминик, – это Оливия Шервуд. Оливия, это Николас, предводитель табора.

Изборожденное морщинами, исхлестанное ветрами лицо пожилого цыгана было загорелым до черноты. Из-под черных густых усов вдруг блеснула улыбка. На фоне кожи, напоминавшей кору старого дуба, зубы его казались особенно белыми.

–  Добро пожаловать, – приветливо сказал он по-английски. В улыбке его было столько искренности и теплоты, что Оливия не смогла не улыбнуться в ответ.

Он повел их по табору, и очень скоро в голове Оливии все смешалось от обилия новых лиц и незнакомых имен. Она остолбенела от изумления при виде старухи цыганки с трубкой в зубах и несколько раз обернулась, а та еще долго провожала их взглядом из-под тяжелых, набрякших век. Как ни странно, страха она не испытывала, скорее интерес. Ей даже удалось заставить себя приветливо улыбаться в ответ на приветствия.

Откуда-то из толпы вынырнула полногрудая цыганка и заступила им дорогу. Протянув руку, она поманила их к себе, и ее многочисленные браслеты мелодично зазвенели. В ушах цыганки раскачивались огромные серьги.

– Tu serte, – пробормотала она, кивая и улыбаясь. – Tu serte.

– Что она хочет? – вопросительно взглянув на Доминика, поинтересовалась Оливия.

– Погадать вам, вот и все! – ответил он и постарался спрятать снисходительную усмешку.

Оливия сделала глубокий вдох. Прежний леденящий страх перед цыганами исчез, растворился без следа, сменившись жгучим любопытством. К ее удивлению, в этих людях не было ничего пугающего. Наоборот, они, судя по всему, с искренней радостью приветствовали Доминика и его спутницу. Конечно, в основном это относилось к Доминику, но Оливии было все равно. Ей вдруг стало на редкость беззаботно и весело.

– Ладно, – согласилась она без малейшего колебания, – погадать так погадать.

Полное смуглое лицо женщины просияло.

– Хорошо, это хорошо! Всю жизнь будешь помнить, что тебе сегодня расскажет бедная Катриана! – Она бережно взяла в руки протянутую Оливией ладонь.

Долгое время цыганка, хмурясь, вглядывалась в ладонь девушки, потом смуглым корявым пальцем провела по слабой линии, заканчивающейся у самого запястья Оливии.

– В твоей жизни, девушка, было горе... много горя, ведь так?

Оливия заколебалась. Это верно, последние десять лет ее жизни трудно было бы назвать счастливыми. Сначала умерла мама, потом отец. Катриана, будто прочитав ее мысли, ласково погладила девушку по плечу.

– Не надо ничего говорить. Я и так вижу. И мне не нужно даже смотреть на твою ладонь – все написано у тебя на лице. Ох, много горя было у тебя, девушка! Много ты слез пролила! Но очень скоро все переменится.

Оливия слабо улыбнулась. Если бы только это оказалось правдой! Катриана снова закивала. И улыбнулась щербатой улыбкой.

– Да, да! – торжествующе бормотала она. – Верь мне, девушка. Я все вижу. Твое счастье, прекрасная леди, написано у тебя на ладони. Ты выйдешь замуж за красивого мужчину и будешь жить долго и счастливо!

Доминик нагнулся так низко, что его горячее дыхание коснулось уха Оливии.

– И конечно, мы оба знаем, что это не Уильям, – с ухмылкой пробормотал он.

Оливия едва сдержалась, чтобы не ткнуть его локтем в грудь.

– Должна сказать, что и он о вас столь же лестного мнения, – со сладкой улыбкой промурлыкала она.

– Да, но только я не...

– Ш-ш! – свирепо шикнула Катриана, бросив в сторону Доминика испепеляющий взгляд. – Я предсказываю будущее леди, а не вам!

Ошеломленный вид Доминика так позабавил Оливию, что она не смогла сдержать лукавый смешок. Но окрик подействовал: он притих и молчал до тех пор, пока Катриана не закончила. Оливия слушала затаив дыхание. Она была совсем сбита с толку: откуда эта женщина узнала, что ее родители умерли и у нее осталась лишь сестра?

К тому времени, когда цыганка замолчала, голова у Оливии шла кругом. Скорее всего все это не более чем совпадение, решила она. Цыганка просто догадалась. Дождавшись конца гадания, Доминик бросил Катриане мелочь, и та, пробормотав несколько слов, благодарности, вернулась в свой шатер.

Итак, она еще найдет свое счастье, с иронией думала Оливия. Что ж, может, так и будет, а может, нет... Невольная грусть закралась в ее душу. А что будет с Эмили? В сердце вернулась привычная боль. Глаза наполнились слезами. Оливия поспешно смахнула их, но Доминик успел заметить прозрачную слезинку, повисшую на ресницах.

– Ну почему слезы? – тихо спросил он. – Почему?..

– Простите... вы тут ни при чем, – с печальной улыбкой отозвалась Оливия. – Просто я вдруг подумала...

– О сестре?

– Это несправедливо, ведь Эмили еще так молода! – горько проговорила Оливия, и глаза ее потемнели. – И уже обречена провести всю жизнь в непроглядном мраке... Нет, просто не могу себе представить! А я... Разве я смогу когда-нибудь быть счастлива, если моя