мысленно перебирал в памяти приятные воспоминания. – Ты же хорошо знаешь мои вкусы – я предпочитаю женщин достаточно искушенных, имеющих опыт в любовных играх, и в первую очередь изящных блондинок.

– Уж не стал ли ты сомневаться в своих способностях? Женщина, прозванная Недотрогой, скорее всего потребует особенно деликатного обращения. Только вообрази себе – девственница, которой еще не касалась рука мужчины и из которой ты сможешь вылепить все, что твоей душе угодно. – Гидеон выразительно облизнулся и почмокал губами. – Или ты опасаешься, что эта хваленая красавица на поверку окажется далеко не столь соблазнительной, как о ней говорят? – подмигнул он.

Джастин только блекло улыбнулся, но промолчал. Им обоим хорошо было известно, что это не так. Гидеон подвинулся поближе.

– М-да... вот уж не думал, что придется тебя уговаривать, но, похоже, ничего другого не остается. Может, тебе кажется, что игра не стоит свеч? Три тысячи, которые предложил Бентли, конечно, не бог весть какие деньги... но можно сделать так, что условия пари покажутся тебе более заманчивыми...

Глаза Джастина подозрительно сузились.

– Что у тебя на уме?

Гидеон и не пытался уйти в сторону:

– Предлагаю удвоить ставки, но с условием, что все это останется строго между нами. Дружеское пари, можем так это назвать. – Он ехидно улыбнулся. – Я часто задавался вопросом... какой должна быть женщина, способная устоять против чар мужчины, которого давно уже считают самым привлекательным во всей Англии? Да и существует ли такая вообще? Шесть тысяч фунтов за то, что такая все-таки найдется. Шесть тысяч – за то, что это будет именно Недотрога.

Джастин не ответил. Хладнокровно и расчетливо соблазнить невинную девушку... намеренно заставить ее влюбиться в себя, а потом... О Боже... Порядочный человек с негодованием отказался бы даже слушать об этом. А то, что он хладнокровно обдумывает такую возможность, уже говорит само за себя. Говорит о его истинном характере – или об отсутствии такового. Вообще это лишь подтверждало то, что он и так знал...

Он проклят... и спасения для него нет. Искупление грехов не для него. Душа его погублена, и что бы там ни говорил Себастьян, как бы он ни возмущался, его уже не изменишь.

– Шесть тысяч фунтов, – с нарочито ленивой медлительностью повторил Гидеон. – И дело того стоит, уж ты поверь мне на слово. Но есть одно условие...

– Что еще за условие?

– Она должна стать твоей не позже чем через месяц.

Губы Джастина раздвинулись в циничной улыбке.

– И какого же доказательства потребуешь ты?

Гидеон захихикал.

– Не забивай себе голову такими пустяками, дружище. Уверяю тебя, я с точностью до минуты буду знать, когда эта крошка стала твоей! «Да ведь он пьян в стельку, – лениво подумал Джастин, – так же как та компания и сам Бентли в придачу, иначе ему бы и в голову не пришло предлагать мне это идиотское пари».

Но он принадлежал к тому сорту мужчин, которые по натуре своей просто не могут не поднять брошенную им в лицо перчатку, к тому же азартный игрок, и, к несчастью, Гидеону это было отлично известно. В жизни его было много женщин. Ему уже стукнуло двадцать девять, и до сих пор ни одной женщине не удавалось занимать его мысли более одной недели. В этом смысле он действительно был истинным сыном своей порочной матери. Так что Гидеон прав, угрюмо подумал Джастин, – одной больше, одной меньше, какая, в сущности, разница? А если к тому же все то, что болтали об этой самой Недотроге, окажется правдой хотя бы наполовину... тогда приключение, которое его ждет, обещает оказаться весьма заманчивым.

Он почувствовал на себе выжидательный взгляд Гидеона.

– А ты знаешь, – заметил он, – что я никогда не заключаю пари, если не уверен, что выиграю?

– Какая самонадеянность! – фыркнул Гидеон. – И все-таки мне кажется, что на этот раз придет твоя очередь платить. И не забудь, что тебе вдобавок еще придется обойти всю эту свору! – Гидеон махнул в сторону Бентли, Макелроя и остальных молодых людей.

Джастин, оттолкнув стул, резко встал.

– Что-то подсказывает мне, – с ленивой усмешкой проговорил он, – что тебе известно, где можно найти это воплощение красоты.

В глазах Гидеона вспыхнуло пламя.

– Ты почти наверняка увидишь ее на балу у Фартингейлов.

Мисс Арабелла Темплтон вытянула шею, изо всех сил стараясь заглянуть за массивную мраморную колонну – одну из тех, что тянулись вдоль стен, – и при этом остаться незамеченной.

Отражение сотен свечей сверкало и переливалось в начищенном до зеркального блеска внушительном канделябре, украшавшем угол бального зала в доме Фартингейлов. И хотя зрелище было поистине захватывающим, Арабелла мгновенно пожалела, что оказалась именно тут, а не, скажем, где-нибудь на краю света. Да, пожалуй, на краю света было бы лучше всего, решила она. Только ведь край света наверняка где-то далеко. Слишком далеко, чтобы дядя Джозеф или тетя Грейс согласились отправиться туда.

– Похоже, он уже ушел, – прошептала она.

– Нет. – Хорошенькая Джорджиана незаметно обежала взглядом целое море лиц. – Остальные успели удрать, только Уолтер крутился возле музыкантов. Это было минуту назад. А теперь, боюсь, я снова его потеряла.

Арабелла закусила губу, с трудом подавив вздох. «Он» – имелся в виду Уолтер Черчилль, достаточно приятный молодой человек, как ей показалось. Впрочем, они почти все были приятными – разве что за исключением Эштона Бентли. Но Уолтер сегодня вечером был особенно настойчив.

Едва переступив порог, она оказалась окруженной толпой поклонников, так назойливо стремившихся привлечь ее внимание, что под конец Арабелла поймала себя на мысли, что готова придушить их собственными руками. Ноги ее, стиснутые бархатными туфельками на два размера меньше ее собственного – вот что бывает, когда природа наградила тебя ножкой гренадерского размера, уныло подумала она, – неимоверно ныли. А все, о чем она мечтала, – это рухнуть в постель и остаться наконец в одиночестве. Однако ее бальная карточка была исписана вдоль и поперек. От пары танцев она, пожалуй, еще как-то смогла бы отвертеться, но куда прикажете девать остальных, которые жадно дышат ей в затылок, наперебой предлагая принести бокал лимонада?! И главное, Уолтера, трещавшего без устали, что в конце концов привело ее в такое бешенство, что Арабелла едва удерживалась, чтобы не завизжать. Наконец, придя в полное отчаяние, она громогласно объявила о настоятельной потребности ответить на зов природы, причем как можно скорее. Арабелла отлично понимала, что все они шокированы подобной откровенностью, однако ей было уже наплевать.

К счастью, Джорджиана успела заметить ее умоляющий взгляд. Хотя она была на год младше Арабеллы, в свое время они вместе учились в школе. Как-то вечером в столовой, где ужинали все воспитанницы, Арабелла пробиралась в облюбованный ею уголок, собираясь, как обычно, перекусить в полном одиночестве. Она как раз проходила мимо стайки девочек, когда ее слуха коснулись неизбежные издевательские комментарии относительно ее цвета волос и роста – комментарии, специально рассчитанные на то, что она их услышит. Чувствуя, как горят ее щеки, Арабелла низко опустила глаза и расправила плечи. Что касается роста, тут она ничего не могла поделать. И к тому же мама всегда твердила ей, что она имеет полное право гордиться своей внешностью. Поэтому она старательно делала вид, что ничего не слышит. Но к несчастью, чтобы пробраться в свой угол, ей надо было пройти мимо них.

Тут из уст главной ее обидчицы Генриетты Карлсон прозвучало совсем уж оскорбительное замечание, а вслед за ним – неизбежный смех. Арабелла долго не раздумывала – думать вообще было не в ее характере, – просто сделала первое, что пришло в голову.

Зато дивное зрелище – Генриетта с вытаращенными от испуга глазами и с локонами, еще недавно тщательно завитыми и перевязанными розовой ленточкой, а сейчас перемазанными густым гороховым супом, – доставило Арабелле неизъяснимое наслаждение. Только поспешный приезд тети Грейс и дяди Джозефа, а также их долгая беседа с директрисой спасли Арабеллу от немедленного и позорного исключения из школы.

Это происшествие положило конец ее одинокому сидению в своем углу. На следующий вечер Джорджиана смущенно попросила позволения присоединиться к ней за столом. Похоже, она «обожала» Генриетту ничуть не больше самой Арабеллы.

Казалось, у них нет ничего общего, и, однако, это нисколько не мешало их дружбе. Конечно, дружба с Джорджианой не могла положить конец вечным насмешкам, к которым Арабелла уже привыкла, но теперь, когда у нее появилась подруга, она почти перестала их замечать. Арабелла никогда не умела сдерживать свой горячий и буйный характер, напротив, Джорджиана казалась тихой, немногословной, всегда немного задумчивой. Именно она когда-то удивительно точно сформулировала различие их характеров: «Разница между тобой и мной в том, что у тебя хватает смелости сказать вслух то, что я осмеливаюсь только подумать». С годами их дружба стала только теснее.

Собственно говоря, воспитание Арабеллы мало подходило для девушки, желающей проникнуть в лондонский свет. Естественно, вначале ее отдали в престижную английскую школу, но из-за миссионерской деятельности отца семья могла оказаться в самых диких уголках – то в Индии, то в Африке. Самой Арабелле всегда нравился Лондон, правда, следует честно признать, что из-за множества светских условностей и ограничений, обязательных для юных леди, жизнь в столице порой казалась ей довольно-