встретила. Про мужчину, который пробудил в ней самые неимоверные желания.
Это случилось всего несколько недель назад, а Флер уже не могла представить себе, как она жила до того, как его увидела. Девушка даже не знала его полного имени. Может быть, к лучшему.
Это произошло в прекрасный осенний день. Теплое солнце грело как будто бы назло приближающейся зиме. Флер разглядывала только что сделанный ею акварельный рисунок. Это была не лучшая ее работа, она слишком спешила. Мать в тот день с утра не вставала с постели, что случалось весьма часто, Джессамин куда-то ушла. Флер не могла устоять перед соблазном выбраться побродить под ясным осенним солнышком. Она взяла краски, вышла из дома и некоторое время ходила вдоль каналов, пытаясь уловить последние оттенки осени над серыми окраинами Спиталфилдз, но грустные и тревожные мысли не оставляли ее.
Она должна была привыкнуть к одиночеству. Первые пятнадцать лет своей жизни она провела, окруженная любовью, лаской и заботой, ее ни на минуту не оставляли одну, но когда случилась беда, не стало ни горничных, ни лакеев, и даже мама почти не уделяла ей времени. Она ходила на рынок одна, она гуляла, предоставленная сама себе. Может ли она быть уверена в своей безопасности даже средь бела дня?
Кто-то следил за ней. Это не было для нее неожиданностью — она уже привыкла, что постоянно привлекает чье-то внимание. Ее собственная привлекательность смущала ее. С того времени как она Себя помнила, молодые люди всегда докучали ей, пожилые дамы отличали ее, казалось, стоит ей улыбнуться — и весь мир падет к ее ногам. Это всегда представлялось ей несправедливым, и она старалась этим не пользоваться, но чувство, что на нее все время смотрят, стало привычным для Флер.
На рисунке окружавшая ее природа предстала в темных и тусклых цветах, так хорошо отражавших состояние ее души. Она тревожно всматривалась в картину, не замечая, что происходит вокруг и что к ней кто-то приближается, пока на бумагу не упала тень.
— Очень мило, мисс, — сказал он грубым деревенским голосом.
Она обернулась и, ослепленная солнцем, в первую минуту разглядела только, что перед ней был человек огромного роста. Флер поднесла руку к глазам и прищурилась. Она понимала, что не должна разговаривать с ним, но его грубый йоркширский голос пробудил в ней такую тоску, что она не могла не взглянуть на него.
Он не выглядел опасным. Одет он был довольно небрежно в скромный костюм, его светлые длинные волосы явно нуждались в стрижке. Но причиной его неряшливости, казалось, была не просто Небрежность, а то, что его занимали более важные дела. У него было волевое, располагающее к себе лицо — правильные черты, ясные глаза, мощные скулы и благородный рот. Он смотрел на нее вполне доброжелательно, и в какой-то миг ей захотелось улыбнуться ему.
— Просто мазня, — неуверенно ответила она, снимая рисунок с этюдника и собираясь порвать.
Он выхватил его из ее руки:
— Не делайте этого, милая. Он очень хорош.
Никто никогда так к ней прежде не обращался. Когда она была маленькой, никто не решался, а в огромном грязном городе с ней разговаривали гораздо менее ласково. В его голосе было что-то нежное, он согревал даже в этот холодный осенний день.
Вдруг она поняла, что натворила, вступив в беседу с незнакомцем. Она обернулась вокруг, но, кроме них двоих, никого не было. Она была одна, а он ведь мог быть опасным человеком, похитителем беспомощных девушек, насильником и негодяем…
— Ну, милая, чего же вы так испугались? Я не сделаю вам ничего дурного. Разве я похож на злодея?
— Моя сестра говорит, что нельзя судить по внешности.
— У вас умная сестра, — мягко сказал он. — И вы также поступаете мудро, не доверяя первому встречному только потому, что его вид не вызывает опасения. Но уверяю вас, вам нечего бояться. Я помощник сэра Джона.
Флер озадаченно взглянула на него:
— Я не поняла.
— Я полицейский. Из полиции на Боу-стрит. Я представитель закона.
— Ах, — пробормотала Флер облегченно, — я испугалась, то есть я подумала, что… — Она почувствовала, что краснеет.
— Я не причиню вам вреда, милая. Но некоторые ведут себя не так, как следовало бы. Вы напрасно сидите здесь одна, погруженная в свои рисунки. Вы даже не заметили, как я к вам подошел.
— Я действительно слишком увлеклась своими рисунками, — сказала она, стараясь сдержать сильно бьющееся сердце. Он был очень большой и, наверное, мог внушить страх. Но она не боялась. В первый раз с тех пор как случилась беда, она почувствовала себя в безопасности.
— Я буду присматривать за вами. Но я не могу все время быть рядом. Вы сама должны следить за собой, милая.
Какое-то время она молчала. Он стоял совсем рядом, и на миг ей показалось, что они одни в огромном, шумном, переполненном городе. Люди и окружающая мерзость исчезли, все вокруг было в зелени, а она была дома, где-то в незнакомом месте.
— Мисс, — произнес он, как-то странно взглянув на нее, и чудо исчезло.
— Мне надо идти, — сказала она, собирая краски.
Она едва ли ожидала, что он остановит ее, но он и не думал делать этого, он просто вежливо отступил.
— Будьте осторожны, мисс Мэйтланд, — сказал он низким голосом со своим деревенским выговором.
Пока она не вернулась домой, ей не приходило в голову, что он знает ее имя. И что у него теперь есть ее акварельный набросок.
В течение последующих нескольких недель она снова видела его, как правило, на расстоянии. Он наблюдал за ней, когда она выходила по делам. Он ни разу не подошел близко и не заговорил, и когда она впервые улыбнулась ему через толпу, он сделал вид, что не заметил.
Но она была упорна и наконец получила слабую признательную улыбку в ответ. Память об этой улыбке жила в сердце Флер, но она ничего не сказала своей сестре.
— Чем ты занимаешься, когда уходишь из дома? — поинтересовалась Флер нарочито небрежным тоном.
Джессамин испуганно оторвалась от штопки. Становилось уже слишком темно, чтобы работать, а из открытого окна, через которое в комнату проникал сравнительно свежий ночной воздух, тянуло прохладой.
— Почему ты спрашиваешь? — промолвила Джессамин, откладывая в сторону порванную рубашку, и уставилась на сестру.
— Просто интересно. Не о чем думать, когда тебя нет целый день, вот и все. Мама не выходит из спальни, оплакивает нашу судьбу, а на такое количество бумаги и красок, чтобы я была занята целый день, у нас не хватит денег.
Джессамин была растрогана.
— Прости, малышка. Скоро мы сможем позволить себе все, что ты только пожелаешь для своего рисования, но пока…
— Пока я тоже могу чем-нибудь помочь. Знаешь, многим нравится, как я рисую.
— Всегда нравилось, — осторожно согласилась Джесс.
— Наши друзья тоже так говорят, но я не знаю, насколько это искренне. Вряд ли у них повернется язык сказать, что я талантливо перевожу на всякую мазню хорошие краски. Но люди, которые видели, как я работаю, убеждают меня, что я выручу неплохие деньги, если буду продавать то, что у меня получается. Достаточно, чтобы хватило на еду и еще осталось на домашние расходы. Тебе не надо взваливать на себя все заботы о семье. А если то, что доставляет мне удовольствие, еще и принесет нам деньги, то почему бы мне этим не заняться? Я могла бы обосноваться рядом с «Ковент-Гарденом» и…
— Нет! — в ужасе крикнула Джесс. В следующий миг она уже говорила нормальным голосом. — Ты не можешь сделать это. В «Ковент-Гардене» тебя примут за первоклассную шлюху или начнут опекать