– Нет. – Как бы ни хотелось избежать столкновения, он был не в силах сдержать эту разъяренную четверку. – Пусть поднимутся, – нехотя приказал он.

– Я сам могу с ними переговорить, – Пьетро взглянул на часы. – Сейчас должна прийти Присцилла Рутерфорд.

Стефано удивился предложению друга уладить дела с матерью Хоуп.

– Я буду поглядывать на часы, – заверил он.

Через пару минут в апартаменты ворвались четверо фурий. Все были настроены весьма решительно и жаждали крови. Матушка Хоуп, свалившаяся недавно в обморок, никоим образом не напоминала сегодня малахольную особу. Ее взор пылал яростью.

– Мы хотим узнать, что вы сделали с Хоуп.

– Пожалуйста, дамы, садитесь, – велел Стефано.

– Ничего, мы постоим, спасибо, – с вызовом ответила Дорис.

В этот момент появился лакей с подносом, сервированным для чаепития. Другой нес корзинку с изысканными сластями. Как только все это было поставлено на стол, оба выпрямились, ожидая приказаний.

– Может, нам выпить чаю? – услыхал Стефано голос Хэйзел. Та дергала Дорис за рукав. – Ведь тут четыре прибора, – добавила она дрогнувшим голосом. – Тебе не кажется, что мы чересчур торопимся?

– Принц, конечно, сам во всем виноват, но нам, пожалуй, стоит остаться на чай, – шепотом подхватила еще одна подруга.

У Стефано не хватило смелости сказать, что чай предназначен Присцилле Рутерфорд.

– Прежде всего, молодой человек, ответьте мне на один вопрос, – гневно потребовала Дорис.

За всю жизнь Стефано ни разу не называли молодым человеком.

– Разумеется, – сказал он как можно официальнее, без всяких улыбок.

– Меня интересует, почему моя дочь проплакала всю ночь. Сама она ни за что не расскажет, но я твердо уверена, что дело касается вас. Что вы сделали с ней? Вы разбили сердце несчастной девушке! И вам не удастся переубедить меня, что бы вы ни сказали в свое оправдание. Даже мне – ее собственной матери – она не сказала ни слова!

– И это еще не все, – заявила Хэйзел, движением указательного пальца подчеркивая каждое слово. – Уж не такие мы старые идиотки! Что-то между вами было после того ужина в ресторане.

– А шарф, который она якобы получила от Элвиса? – потребовала Дорис.

– От Элвиса?

Четверо женщин затараторили наперебой.

– Хоуп Джордан? – прервал их трескотню Пьетро, недоумевающе взглянув на Стефано, и принц понял, что друг пытается разложить по полочкам всю информацию. – Дамы, дамы! – решительно сказал Пьетро. – Извините, что прерываю ваш визит, но через пять минут у принца назначена аудиенция.

– А как же чай? – Хэйзел с сожалением взглянула на сладости.

– Вряд ли это для нас, – сглотнув, отрезала Дорис.

В ответ раздался дружный хор вздохов.

– Если вы имеете какие-то вопросы к принцу, можете адресовать их мне, – предложил Пьетро. – Пройдемте в мой кабинет и все обсудим.

Стефано даже не обрадовала возможность избавиться от мучительных оправданий. Предназначенная Пьетро улыбка свидетельствовала лишь о том, насколько он разбит.

Через десять минут в его приемную ввели Присциллу Рутерфорд. Очевидно, Америку поразила какая-то непонятная болезнь: все вокруг выглядели совершенно несчастными. Не оставляло сомнения, что девушка тоже не сомкнула глаз всю ночь: под глазами красовались черные круги и даже искусно наложенная косметика не могла скрыть глубокую печаль.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал Стефано, указав на диван.

– Нет, спасибо, – тряхнула головой Присцилла. – Я только на одну минуту.

Стефано также остался стоять.

– Я вас чем-нибудь обидел? – спросил он, удивившись ее странному поведению.

Она отрицательно покачала головой, но руки нервно сжались в замок.

– После нашего вчерашнего ланча я долго говорила с родителями. Сейчас они весьма расстроены. Но все уладится. – Она словно пыталась прийти к какому-то заключению. – Что касается меня самой, – добавила она, – я тоже не буду переживать по этому поводу.

– Простите, но я не понимаю, о чем вы говорите.

– А я и не ожидала, что вы поймете. – Она вдруг пошатнулась и медленно опустилась в кресло.

– Присцилла, с вами все в порядке?

Она слабо улыбнулась.

– Сказать по правде, мне еще никогда не было так плохо.

– Чем я могу вам помочь?

Опустив глаза, она покачала головой.

– Боюсь, уже ничем не поможешь.

Стефано выждал несколько секунд и наконец спросил:

– Вы хотели встретиться со мной?

Она кивнула и медленно перевела на него взгляд.

– Вы самый привлекательный человек, которого я когда-либо встречала.

– Благодарю вас. – Ее слова произвели на него не слишком хорошее впечатление. Обычно за этим следовало весьма неприятное продолжение.

– Мне еще никогда не оказывали такого внимания. Вам удалось осчастливить мою маму, вы ее очаровали. Отец от вас без ума. Честно говоря, я не уверена, что они вообще будут со мной разговаривать после этого…

– Что же вы такое натворили? – вежливо поинтересовался Стефано.

Присцилла вздрагивала, как молодая лошадка, и он опасался, что она вот-вот разрыдается.

Она сложила руки в безмолвной молитве.

– Все было шито белыми нитками, – произнесла она, глядя на свои ладони, как будто именно там и были спрятаны эти самые нитки. – Мама и папа уже слышали звон свадебных колоколов, боюсь, что они совсем потеряли рассудок от радостных предчувствий.

– Простите?

– Видите ли, вы мне очень нравитесь, и все такое… Если бы мы пообщались подольше, то, пожалуй, стали ли бы хорошими друзьями. Но я вас не люблю!

– Любовь надо воспитывать в себе, – задумчиво проговорил Стефано. – Поженившись, мы бы сошлись поближе.

Глаза Присциллы широко открылись.

– Так, значит, это правда? – прошептала она, словно пораженная громом.

– Что – правда?

– Что вы всерьез думали о женитьбе? На мне?

Он кивнул.

– Мои мысли были именно в этом направлении.

– Господи! – Она импульсивно вскочила, а потом так же стремительно села. – Я-то все уши прожужжала родителям, что вы совсем не это имели в виду!

– Все в свое время, Присцилла. Я не хотел вас торопить.

– Но видите ли, я совсем не хочу выходить за вас замуж.

Странно, но ему и в голову не приходило, что она может отказаться от этого предложения. Тому могла быть лишь одна причина.

– У вас есть кто-нибудь?

Она склонила голову, прежде чем снова взглянуть ему в глаза. Они были полны невысказанной боли и отражали его собственное страдание.

– Да, был, – призналась она шепотом. – Но он не разделяет моих чувств.

– Человеку свойственна глупость.