прочитала: «Конский навоз». Полагая, что подобная субстанция с течением времени не улучшается, я осторожно отставила кувшин в сторону, не открывая его.

Последующее обследование обнаружило, что Purles ovis есть не что иное, как латинское обозначение подобной же субстанции, производимой овцами. «Мышиное ушко» оказалось также материей животного происхождения, а не растительного, как я предположила вначале; с некоторым содроганием я отодвинула от себя бутылочку, наполненную высушенными крохотными розовыми ушками.

Я продолжала недоумевать по поводу загадочных «слэтерс», написание этого слова встречалось в нескольких вариантах — «слэтерс», «слеттерс» и «слэтирс»; по-видимому, то был важный ингредиент многих лекарств, и я была рада, когда в руки мне попала заткнутая пробкой бутылочка с соответствующей надписью. Она была наполнена до половины чем-то похожим на маленькие серые пилюли. Диаметром они были не более четверти дюйма и такие идеально круглые, что я восхитилась искусством Битона. Я поднесла бутылочку поближе к глазам, подивившись тому, что она очень уж легкая. Тут я разглядела на каждой «пилюле» тоненькие бороздки и микроскопические ножки, сжатые в центре в один пучок. Я поспешно поставила бутылочку на стол, вытерла руку о передник и мысленно внесла в список открытий еще один пункт: написано «слэтерс» — читай «мокрицы».

В кувшинах Битона содержались и вполне приемлемые вещества, например высушенные травы или экстракты, приготовленные из них, и это могло оказаться полезным в моей практике. Я нашла порошок фиалкового корня и ароматический уксус, которые миссис Фиц употребляла для лечения Джейми. Нашла дягиль, полынь и сосуд с загадочной надписью: «Вонючий араг». Я открывала этот сосуд с осторожностью, но там оказались всего-навсего мягкие кончики молодых еловых веток и из бутылки потянулся приятный бальзамический аромат даже прежде, чем я ее как следует открыла. Я оставила посудину открытой, чтобы освежить воздух в маленькой темной комнате, а сама продолжала «инвентаризацию».

Я отодвинула в сторону кувшин, полный сушеных улиток, потом емкость с надписью: «Масло из дождевых червей» — надпись соответствовала содержимому, потом «Vinum millepedatum» — в кувшине плавали в вине раскрошенные на кусочки многоножки; далее на свет божий явился «Порошок из египетской мумии», на вид весьма непонятный, но думаю, что местом его происхождения был скорее илистый берег какого-нибудь водоема, нежели гробница фараона; голубиная кровь, муравьиные яйца, высушенные жабы, старательно завернутые в мох, и, наконец, «Человеческий череп, в порошке». Чей то был череп? Бог весть.

Большая часть второй половины дня ушла у меня на обследование шкафа, а потом комода с огромным количеством ящиков и ящичков, в результате чего я выставила за дверь множество бутылочек, коробок и прочих емкостей уже со снятыми этикетками — чтобы их куда-то убрали или для чего-то использовали. Значительно меньшее количество пригодных для лечения веществ я снова поместила в шкаф.

Некоторое время я пребывала в раздумье над большим свертком паутины. И «Путеводитель» Битона, и моя собственная память подсказывали, что в народной медицине паутина используется весьма эффективно при перевязке ран. Я была склонна считать подобное употребление негигиеничным, но мой опыт перевязывания ран на обочине дороги показал, насколько желательно в таких обстоятельствах иметь под рукой что-то, обладающее одновременно как свойством склеивать, так и свойством абсорбировать. В конце концов я положила паутину в шкаф и решила, что надо найти способ продезинфицировать ее. Не кипятить, подумала я. Возможно, достаточно подержать над паром — так, чтобы паутина не лишилась клеящих свойств.

Я вытерла руки о передник и задумалась. Я осмотрела почти все, оставался только деревянный ящик у стены. Откинула крышку — и с отвращением отпрянула: такая вонь ударила мне в ноздри.

Ящик хранил в себе принадлежности хирургической практики Битона. В нем находились несколько ужасающих пил, ножи, зубила и прочие инструменты, гораздо более пригодные для постройки дома, нежели в деликатном искусстве хирургии. Воняло так ужасно лишь потому, что Дэви Битон не находил никакого смысла в том, чтобы чистить инструменты после употребления. Я невольно сморщилась при виде темных пятен на некоторых лезвиях и захлопнула крышку.

Я подвинула ящик к двери, намереваясь предложить миссис Фиц передать отмытые от грязи инструменты плотнику — если в замке таковой имелся.

Меня насторожил какой-то шум за спиной — и как раз вовремя, чтобы я успела посторониться и не наткнуться на кого-то, вошедшего в комнату. Обернувшись, я увидела двух молодых людей, один из которых прыгал на одной ноге, а второй его поддерживал. Больная нога была обмотана неопрятными на вид тряпками, на которых проступали пятна крови.

Я огляделась по сторонам, потом указала хромому на ящик — за неимением ничего более подходящего.

— Садитесь, — предложила я.

Новый целитель замка Леох начинал свою практику.

Я легла в постель в совершенном изнеможении. Но, как ни странно, была чрезвычайно довольна тем, что разобралась в наследстве Битона, что, имея в своем распоряжении ничтожно малое количество медицинских средств, я все же помогла нескольким пациентам, — одним словом, я почувствовала себя нужным и полезным человеком. Ощущая под пальцами плоть и кости, считая пульс, осматривая языки и глазные зрачки, я включилась в привычную рутину, и это несколько приглушило состояние паники, в котором я пребывала с того самого момента, как прошла сквозь камень. Я очутилась в странных обстоятельствах и была выбита из колеи — должно быть, поэтому сознание, что я имею дело с реальными людьми, успокаивало меня. У этих людей бились в груди живые сердца, я слышала их дыхание, у них росли волосы, и плоть их под моими пальцами упруго и тепло подавалась. Некоторые из них дурно пахли, завшивели, неизвестно когда мылись, но все это было для меня не ново. Условия ничуть не хуже, чем в полевом госпитале, а что касается травм, то они оказались куда менее серьезными. Мне доставляла радостное удовлетворение возможность облегчить боль, вправить сустав, помочь недужному. Ответственность за здоровье других людей уменьшала чувство собственной беспомощности как жертвы судьбы, забросившей меня сюда, и я была признательна Колуму за его предложение.

Колум Маккензи. Поистине странный человек. Культурный, учтивый донельзя, думающий, и под всем этим — железная воля и непреклонность, глубоко запрятанные, в отличие от его брата Дугала, у которого эти качества, так сказать, лежали на поверхности. Прирожденный воин. Однако стоило взглянуть на них вместе — и сразу становилось ясно, кто сильнее. Колум был прирожденный вождь — невзирая на физическое убожество.

Синдром Тулуз-Лотрека.[15] Раньше мне не приходилось видеть подобных больных, но я слышала описание болезни. Названная по имени наиболее известного человека, страдавшего ею (я тут же вспомнила, что этот человек пока еще не родился), она заключалась в дегенеративном изменении костей и соединительной ткани. Жертвы этой болезни нередко рождались нормальными, но уже в раннем подростковом возрасте длинные кости ног не выдерживали тяжести корпуса и начинали разрушаться.

Свидетельствуют об этой болезни, связанной с нарушением обмена веществ, анемичная, бледная кожа, покрытая преждевременными морщинами, а также замеченные мной у Колума сухие, грубые мозоли на пальцах. Поскольку ноги искривились и согнулись, искривился, разумеется, и позвоночник, что причиняло больному постоянные страдания. Лениво перебирая пальцами растрепавшиеся волосы, я припоминала описание болезни подробнее. Низкий лейкоцитоз обусловливает восприимчивость к инфекциям, а это весьма часто приводит к раннему артриту. Из-за недостаточной циркуляции крови и дегенерации соединительной ткани такие больные, как правило, бесплодны, часто страдают импотенцией.

Внезапно я замерла, вспомнив о Хэмише. «Мой сын», — с гордостью произнес Колум, представляя мне мальчика. Ммм, подумала я, возможно, он не импотент. А может, и да. К счастью для Летиции, многие