вскарабкалась на лошадь и плюхнулась в седло. Нечаянно ткнула головой Джейми в больное плечо, он от боли со свистом втянул в себя воздух.
Сугубой официальностью тона я старалась возместить свою обиду на то, что меня снова взяли в плен, и досаду на то, что невольно причинила боль раненому.
— Так вам и надо, угораздило же вас шастать среди кустарника и камней. Я велела вам не беспокоить больной сустав. Наверняка теперь у вас порваны мускулы, да и ушибов, я думаю, прибавилось.
Его, казалось, насмешила моя воркотня.
— Ну, у меня особого выбора-то не было. Если бы я не двигал этим суставом, мне, скорее всего, не пришлось бы двигать вообще ничем. Я могу справиться одной рукой с одним, а то и с двумя красномундирниками, — заявил он не без гордости, — но с тремя, пожалуй, нет. А кроме того, — он слегка притянул меня к себе, и я прижалась спиной к его пропитанной кровью рубашке, — вы опять вправите мне кость, когда мы приедем на место.
— Это вы так считаете, — холодно ответила я и отстранилась от липкой ткани.
Джейми причмокнул губами, понукая лошадь, и мы тронулись в путь. Все мужчины были в исключительно веселом настроении после стычки, то и дело шутили и смеялись. Мое минимальное участие — предупреждение о засаде, вернее, напоминание о ее возможности — превознесли до небес и пили за мое здоровье из фляжек, которые были у каждого члена отряда.
Мне тоже предложили выпить, но я отказалась под предлогом, что хочу сидеть в седле трезвой. Из разговора я поняла, что произошла перестрелка с небольшим английским патрулем, вооруженным саблями и мушкетами.
Джейми тоже протянули фляжку, и до меня донесся запах горячей ароматной смеси, когда он начал ее пить. Я не страдала от жажды, однако от напитка немного пахло медом, и это напомнило мне, что я сильно и давно голодна. В животе, видимо в знак протеста против полного небрежения с моей стороны, раздалось громкое бурчание.
— Эй, Джейми-паренек? Ты что, голоден? Или волынку захватил с собой? — крикнул Руперт, ошибочно определив источник звука.
— Достаточно голоден, чтобы даже волынку съесть, — отозвался Джейми, галантно приняв вину на себя.
Через минуту он протянул мне фляжку.
— Выпейте-ка глоточек, — шепнул он. — Сытой не станете, но по крайности забудете про голод.
Я надеялась, что забуду и еще кое о чем. Взболтнула жидкость во фляжке и сделала глоток.
С моим спутником все было в порядке; виски зажгло небольшой огонек, который приятно горел у меня в желудке, облегчая муки голода. Несколько миль мы проехали без всяких происшествий, совершая повороты то при помощи поводьев, то под воздействием фляжки с виски. Однако возле развалин какого-то коттеджа дыхание моего спутника изменилось и сделалось прерывистым и тяжелым. Наше общее относительное равновесие, до сих пор сопровождаемое более или менее рискованным покачиванием, внезапно нарушилось. Я засмущалась, но, в конце концов, если уж я не чувствую себя пьяной, то Джейми и подавно трезв.
— Стоп! На помощь! — закричала я в следующую минуту. — Он сейчас упадет!
Я отлично помнила свой последний спуск и совсем не была склонна его повторять.
Темные тени закрутились вокруг нас, взволнованно переговариваясь. Джейми, подавшись головой вперед, свалился с седла, словно мешок камней, к счастью — прямо кому-то на руки. Все остальные тотчас спешились и уложили Джейми на землю, пока я слезала с коня.
— Он дышит, — сказал кто-то.
— Это весьма отрадно, — огрызнулась я, поспешно нащупывая в темноте пульс.
В конце концов я его обнаружила; пульсация была хоть и частая, но сильная. Положив руку Джейми на грудь и приникнув ухом к его губам, я почувствовала, что дышит он равномерно, без напугавших меня хриплых перебоев. Я выпрямилась.
— Я думаю, у него всего лишь обморок, — сказала я. — Положите ему под ноги седельную сумку и, если можно, дайте воды.
К моему удивлению, все мои приказания выполнялись точно и незамедлительно. Юноша, как видно, много значил для них. Он застонал и открыл глаза, два темных отверстия в свете звезд. Лицо при этом слабом освещении напоминало череп, белая кожа туго обтягивала кости вокруг орбит.
— Я в полном порядке, — произнес Джейми и попытался сесть. — Просто немного закружилась голова.
Я уперлась ладонью ему в грудь и заставила лечь.
— Лежите спокойно, — приказала я и, ощупав его плечо и грудь, повернулась к темной фигуре, которую я по размерам приняла за Дугала, их предводителя. — Огнестрельная рана снова кровоточит, к тому же этого идиота полоснули ножом. Полагаю, что рана от ножа не слишком опасна, но он потерял очень много крови. Рубашка насквозь промокла, но я не знаю, сколько здесь его собственной крови. Ему нужен отдых, и мы должны остаться тут по крайней мере до утра.
Темная фигура отрицательно мотнула головой.
— Нет. Мы достаточно далеко от гарнизона, чтобы оттуда рискнули на нас напасть, но надо принять во внимание караулы. Ехать нам еще не меньше пятнадцати миль.
Большая темная голова запрокинулась назад, Дугал наблюдал положение звезд.
— Сейчас никак не меньше пяти часов, даже, пожалуй, ближе к семи. Мы можем задержаться тут, пока вы остановите кровотечение и перевяжете рану, но не дольше.
Я принялась за дело, негромко ругаясь себе под нос, а Дугал распорядился, чтобы один из мужчин держал лошадей и наблюдал за дорогой. Остальные отдыхали, потягивая из фляжек и тихо переговариваясь. Мурта помогал мне — разрывал материю на полосы, подавал воду и приподнимал при необходимости раненого, которому запрещено было двигаться самому, хотя он бурчал, что чувствует себя отлично и все это ни к чему.
— Вы можете чувствовать себя отлично, и это немудрено, — цыкнула я на него, давая выход собственным опасениям и возбуждению. — Каким идиотом надо быть, чтобы, получив ножевое ранение, даже не остановиться и не перевязать рану? И почему вы не сказали, какое сильное у вас кровотечение? Ваше счастье, что вы не умерли, шастая по окрестностям всю ночь, затевая ссоры и драки. Да еще с лошади свалился… лежи смирно, чертов дурень!
Полосы вискозного шелка и полотна, которыми мне приходилось пользоваться, с поразительной легкостью куда-то все время ускользали в темноте, словно живая рыба из-под пальцев — сверкнет серебристым брюшком и уйдет на глубину. Несмотря на холод, пот струйками стекал по шее. Наконец я с великим трудом связала концы спереди и потянулась за другими, упорно прячущимися за спиной пациента.
— Где же оно… вы… о чертов ублюдок, что ты натворил!
Джейми шевельнулся, и первый узел развязался.
На мгновение воцарилась ошеломляющая тишина.
— Господи Иисусе, — заговорил Руперт, — никогда не слыхал, чтобы женщина употребляла подобные выражения.
— Тогда ты, значит, никогда не встречался с моей теткой Гризел, — под всеобщий смех произнес чей-то еще голос.
— Твой муж отдубасил бы тебя, женщина, — донесся из черной тени под деревом очень строгий голос. — Святой Павел говорит: «Принуди женщину к молчанию и…»
— Занимайтесь, черт побери, собственным делом, — огрызнулась я, чувствуя, как пот собирается за ушами. — И святой Павел тоже.
Я вытерла рукавом лоб.
— Поверните его на левый бок. А вы, — обратилась я к своему пациенту, — если вы шевельнете хоть одним мускулом, пока я завязываю этот бинт, я вас задушу!
— Понятно, — кротко отозвался он.
