находилось далеко за ними, — маленькую лодку на самой середине озера. И я смотрела на нее, пока у меня не заслезились глаза.

Джейми, придерживая плед, в который я была закутана, приспустил его так, чтобы открылись мои плечи и шея. Он взялся за темные четки и подвигал их из стороны в сторону.

— Янтарь обжигает кожу ведьмы, не так ли? — обратился он к судьям. — И, как мне думается, еще сильнее обжигает ее крест Господа нашего. Но смотрите.

Он поддел пальцем четки и приподнял распятие. Кожа моя была совершенно белой, без отметин, если не считать той грязи, которая попала на нее в тюремной норе. Толпа отозвалась общим вздохом и невнятным ропотом.

Смелость, холодное присутствие духа и врожденное умение произвести эффект. Колум Маккензи по- своему не зря опасался честолюбивых притязаний Джейми. Боялся он, разумеется, и того, что я могу разоблачить происхождение Хэмиша, и его поступок со мной был вполне объясним в этом свете. Объясним, но непростителен.

Настроение толпы колебалось то в одну, то в другую сторону. Жажда крови, которая владела ею раньше, теперь вроде бы улетучилась, но она могла и вернуться новой, еще более высокой волной и сокрушить нас. Матт и Джефф переглядывались в нерешительности; застигнутые врасплох неожиданным поворотом событий, они явно потеряли контроль над ситуацией.

И Джейлис Дункан воспользовалась замешательством. Не знаю, был ли какой-то обнадеживающий смысл в этом для нее самой. Во всяком случае, она вызывающе перекинула через плечо свои сияющие волосы и ринулась на прорыв очертя голову.

— Эта женщина не колдунья, — заявила она напрямик. — А я — колдунья.

Представление, которое устроил Джейми, померкло по сравнению с этим выпадом. В реве толпы потонули голоса судей, вопросы и восклицания.

Нельзя было найти объяснение тому, что она думала и чувствовала, — не более, чем всегда. Ее высокий белый лоб был чист, большие зеленые глаза горели своего рода весельем. Она стояла, выпрямившись, в своем изорванном платье, перемазанная грязью, и смотрела на своих обвинителей сверху вниз. Едва суета немного улеглась, она заговорила, не снизойдя до того, чтобы возвысить голос, но заставив всех прислушаться к себе:

— Я, Джейлис Дункан, признаю, что я ведьма и возлюбленная Сатаны…

Это признание вызвало новую бурю выкриков, и она с полнейшим терпением дожидалась, пока наступит тишина.

— Я признаю, что, повинуясь своему господину, я умертвила своего мужа Артура Дункана посредством колдовства.

При этих словах она искоса взглянула на меня и, поймав мой взгляд, еле заметно улыбнулась. Ее глаза остановились на женщине в желтой шали, но не смягчились.

— По злому умыслу я произнесла заклинание над ребенком-оборотнем, и он умер, а похищенное человеческое дитя осталось у эльфов.

Она повернулась и указала на меня.

— Я воспользовалась неведением Клэр Фрэзер в своих целях. Но она не принимала участия в моих делах и не разбиралась в них, и она не служит моему хозяину и господину.

Толпа снова загудела, люди толкались, чтобы лучше видеть, и старались подойти поближе. Она протянула обе руки ладонями вперед.

— Остановитесь!

Ясный голос прозвучал резко, как удар бича, и имел такое же действие. Она откинула голову к небесам и застыла, будто бы прислушиваясь.

— Слушайте! — произнесла она. — Слушайте ветер его явления. Берегись, народ Крэйнсмуира! Мой господин прилетает на крыльях ветра!

Она опустила голову и издала высокий, нечеловеческой силы вопль торжества. Огромные зеленые глаза застыли, словно в трансе.

А ветер поднимался. Я видела, как клубятся штормовые облака на противоположном берегу озера. Люди оглядывались в тревоге; кое-кто предпочел из передних рядов ретироваться назад.

Джейли начала кружиться, волосы ее развевались на ветру, одна рука грациозно поднята вверх, как у тех, кто танцует вокруг майского шеста. Я наблюдала за ней в оцепенении.

Она все кружилась, и волосы скрывали ее лицо. Но вот при очередном повороте она резким движением головы отбросила в сторону светлую гриву, и я увидела ее лицо, обращенное ко мне. Маска одержимости мгновенно исчезла, и губы произнесли одно-единственное слово. В ту же секунду Джейли снова повернулась к толпе и закричала тем же нечеловеческим криком.

Слово, произнесенное ею, было: «Бегите!»

Внезапно она перестала кружиться и с выражением безумного торжества ухватилась обеими руками за остатки лифа своего платья и разорвала его так, что всей толпе сделалась явной тайна, которую я узнала, сидя рядом с Джейли в холодной грязи узилища для воров. Тайна, которую узнал Артур Дункан за час до своей смерти, — она и послужила причиной этой смерти. Лохмотья обвисли, обнажив округлившийся живот женщины, беременной не меньше шести месяцев.

Я все еще стояла, будто каменная, и смотрела. Но Джейми не терял времени. Схватив меня одной рукой, а свой палаш — другой, он ринулся в толпу, отталкивая людей локтями, коленями и рукояткой палаша и пробивая себе дорогу к озеру. Он испустил сквозь зубы пронзительный свист.

Завороженные сценой под дубом, люди не сразу сообразили, что происходит. Когда кое-кто из них, спохватившись, поднял крик и попытался нас удержать, послышался топот конских копыт по засохшей твердой грязи на берегу.

Донас по-прежнему не слишком жаловал людей и был полон желания показать это на деле. Он хватил зубами первую же руку, потянувшуюся к его поводьям, и обладатель руки отскочил, вопя и разбрызгивая кровь. Жеребец поднялся на дыбы, пронзительно заржал и забил передними копытами, рассекая воздух, после чего немногие храбрецы, намеревавшиеся его остановить, вдруг утратили к этому всякий интерес.

Джейми перекинул меня через седло, словно куль с мукой, и одним прыжком взлетел на спину коню. Расчищая дорогу мощными взмахами палаша, он направил Донаса прямо в гущу толпы. Люди отступали в страхе перед конскими зубами и копытами и перед взмахами стали, а мы набирали скорость, оставляя озеро, деревню и Леох позади. Дыхание вылетало у меня из груди толчками, я все пыталась заговорить с Джейми, докричаться до него.

Я, разумеется, отнюдь не была на этот раз потрясена беременностью Джейли. Было нечто другое, отчего меня пробрало холодом до мозга костей. Когда Джейли кружилась, раскинув белые руки, я увидела то, что должна была заметить и она, когда с меня сорвали одежду: метку на одной руке, такую же, как у меня. Здесь, в этом времени, то был признак чар и волшебства. Маленькое, скромное пятнышко от прививки оспы.

Дождь падал на воду, охлаждая мое распухшее лицо и натертые веревкой запястья. Я зачерпнула ладонью воды из ручья и медленными глотками выпила ее, с благодарностью чувствуя, как холодная жидкость смачивает пересохшую гортань.

Джейми куда-то исчез на несколько минут. Вернулся он с полной горстью темно-зеленых округлых листьев и при этом что-то жевал. Потом он выплюнул комок пережеванной зелени на ладонь, отправил новую партию листьев в рот и повернул меня спиной к себе. Налепил пережеванные листья осторожно мне на спину, и жжение сразу же уменьшилось.

— Что это такое? — спросила я, всячески стараясь овладеть собой — я еще дрожала и всхлипывала, но безудержный поток слез начал ослабевать.

— Водяной кресс, — ответил Джейми приглушенным голосом — он продолжал пережевывать листья. — Не только ты знаешь кое-что о лечении травами, англичаночка.

— А какой он на вкус? — глотая слезы, снова спросила я.

— Весьма противный, — лаконично сообщил он, приложив к моей спине еще одну порцию жвачки и накрывая мне плечи пледом. — Они не… — начал он и запнулся. — Я хочу сказать, что рубцы неглубокие, и я думаю, у тебя не останется отметин.