спине.

— Папа! Это Каллер! — звенящим голосом прокричал он.

Воцарилось молчание.

— Папа! Подожгли новую плантацию мистера Бриггса. Там, где он огородил общественную землю, выгнав батраков, и посадил пятьсот деревьев. Каллер поджег этот лес, и сейчас там, наверное, одни головешки. Мама послала меня за тобой. Но пожар не задел нас.

Отцом парнишки был Билл Купер, один из людей, никогда не обращавшихся к нам за арендой, независимо живущий на своей земле. Он поклонился мне, прощаясь, и направился к воротам. Я поспешила за ним.

— Кто этот Каллер? — спросила я.

— Он — предводитель самых отчаянных банд, состоящих из мятежников и поджигателей, — ответил Купер, ведя лошадь за собой на поводу.

Позабыв о своих новых черных шелках, я придержала его лошадь, пока он открывал ворота и усаживался позади своего сына.

— Он назвал себя Каллером, потому что утверждает, что все богатство наших лендлордов — награбленное и должно быть отобрано у них.

Купер глянул вниз и увидел мои потемневшие от гнева и страха глаза.

— Прошу прощения, мисс Беатрис, то есть миссис Мак-Эндрю. Я только повторяю то, что сам слышал.

— Почему я ничего не слышала о нем? — Моя рука все еще придерживала поводья.

— Я сам услышал о нем только вчера, — объяснил Билл Купер. — Он лишь недавно перекочевал к нам в Сассекс из другого графства. Я слышал, будто мистер Бриггс нашел записку, прибитую к одному из его деревьев. Она предупреждала, что тот, кто заботится о деревьях больше, чем о людях, не имеет права на землю и что пришло время посчитаться с хозяевами.

Он натянул поводья и послал было лошадь вперед. Я чувствовала на себе изумленные взгляды Гарри, Селии и Джона, но, не в силах совладать с собой, цеплялась за поводья. Меня гнал страх.

— Подождите, Купер, — повелительно настаивала я. — Что он за человек? — Я всячески старалась не попасть под удар копыта.

— Рассказывают, что он ездит на огромной вороной лошади. И будто бы раньше он был сторожем в одном из поместий, хорошо изучил дворян и теперь ненавидит их. Его банда готова идти за ним хоть в ад. За ним, неотступно как тени, следуют две черные собаки. Говорят даже, что он безногий, он как-то странно сидит на лошади. Его называют Смерть. Мисс Беатрис, мне нужно ехать, он хозяйничает рядом с моей землей.

Я отпустила его. Моя рука бессильно повисла, и лошадь промчалась мимо меня, я даже почувствовала, как она задела меня своим грубым хвостом. Я знала его, этого Каллера. Я знала его. И отблеск этого пожарища был на нашем горизонте. Я пошатнулась.

Мгновенно Селия оказалась рядом.

— Беатрис, тебе нехорошо? — спросила она.

— Посади меня, пожалуйста, в коляску, — жалобно попросила я. — Мне нужно домой. Пожалуйста, отвези меня домой, Селия.

Всем объявили, что я слишком подавлена потерей матери и не могу попрощаться с присутствующими. Добрые почтительные лица проводили взглядами наш экипаж. Здесь не было никого, кто мог бы предоставить убежище банде отчаянных головорезов, угрожавших миру на нашей земле, уверяла я себя. Ни один из моих людей не даст приют Каллеру на территории Вайдекра, хотя бы даже тот оказался уроженцем этих мест. Он может бесчинствовать вблизи границ нашего прихода, при попустительстве тех, кто хотел бы видеть нас униженными, но у себя в Вайдекре я держу в своих руках власть не только над благосостоянием людей, но и над их сердцами. Пока меня любят, Каллер не будет здесь хозяйничать. Даже если он знает и любит Вайдекр так же, как и я.

Из моей груди вырвалось рыдание, и Селия мягко обняла меня.

— Ты устала, — нежно произнесла она. — Не делай сегодня ничего, пожалуйста. Ты столько перенесла за эти дни, не надо больше ни о чем заботиться. Отдыхай, моя дорогая.

Я действительно ужасно устала. И была очень напугана. Мое беззаветное мужество и напускная храбрость сгорели подобно лесу мистера Бриггса, не оставив после себя ничего, кроме выжженной земли, над которой даже не слышно пения птиц. Для меня не будет ни мира, ни покоя, пока Каллера не схватят. Я уронила голову на плечо Селии и украдкой бросила взгляд на моего мужа, сидевшего напротив. Он изучал мое бледное лицо так, будто читал в глубинах моей души. Наши глаза встретились, и я увидела в них острое профессиональное любопытство. Я непроизвольно вздрогнула, несмотря на яркий солнечный свет. День, обещавший тепло и солнце, затуманился, и тучи на горизонте смешались с дымом пожара. Каллер, меньше чем в сотне миль от моих границ, и Джон Мак-Эндрю рядом со мной, — нет, в таком окружении я не могла чувствовать себя в безопасности.

Мой страх и отчаяние подействовали на Джона как ведро холодной воды. Его собственное смятение было мгновенно забыто, когда он увидел ужас, отразившийся на моем лице. И сразу острый ум вырвал его из пьяного оцепенения.

— Кто этот Каллер? — Он резко наклонился вперед, его речь была отчетливой. — Кто он тебе?

Я опять задрожала и спрятала лицо на плече Селии.

— Не сейчас, — мягко удержала она Джона. — Не спрашивайте ее ни о чем.

— Но только сейчас мы можем узнать правду, — жестко отозвался Джон. — Кто это? Почему он так пугает тебя?

— О Селия, я хочу домой. — Мой голос дрожал. — Положи меня в постель.

Когда наша коляска остановилась у входа в дом, я позволила Селии отвести меня наверх и уложить в постель, точно заболевшего ребенка. Я приняла две капли лауданума, чтобы не слышать клацанья захлопывающегося капкана, ржанья испуганной лошади, падающей навзничь вместе с ее седоком, предсмертного легкого вздоха моей матери. Я заснула крепко, как ребенок.

Завещание было прочитано после полудня, и к ужину большинство гостей оставили нас, скрывая кто свое разочарование, кто — радость от маленьких даров, завещанных им. Мамино скромное состояние было разделено поровну между мной и Гарри. Конечно, она никогда не владела поместьем. Земля, по которой она ходила, камни под ее ногами, деревья, колышущиеся над ее головой, и даже птицы, что вили в них гнезда, — все это никогда не принадлежало ей. В девичестве она жила в доме своего отца. После замужества — в доме мужа, на его земле. У нее не было даже фартинга, который она могла бы назвать своим. Все деньги, которые она оставила, принадлежали ей не более, чем те драгоценности, которые она передала Селии после ее замужества. Все, чем она владела в Вайдекре: счета в банке, драгоценности, дом, сад — было не более чем взято взаймы.

А все хозяева всегда презирают своих должников.

Зато ее богатая бедность сделала ее завещание очень простым, и чтение его было закончено к чаю. Когда в девять часов я вышла к ужину, в доме оставались лишь Джон, Гарри, Селия и наш викарий доктор Пирс.

После ночи маминой смерти Джон впервые спустился вниз, чтобы провести с нами вечер, и я, в виде исключения, благословила дурацкую бесчувственность Гарри, который совершенно не замечал напряжения, царившего в комнате. Несмотря на некоторую подавленность, он громко болтал с доктором Пирсом, пока они с Джоном стояли в библиотеке у камина. Глядя на Гарри, греющегося у камина со стаканом шерри в руке, никто не мог бы себе представить, что всего несколько дней назад он выводил Джона из оцепенения, вызванного алкоголем, в этой самой комнате. Или что когда-то он в страстном отчаянии бросил свою сестру на пол этой же комнаты и овладел ею. Но, судя по нахмуренному и напряженному виду Джона, как раз он хорошо представлял себе подобные картины. Селия же еще не забыла его пьяный загул и тревожно посматривала на его лицо и на стакан в его руке. Но тут Джон отвернулся от окна и улыбнулся ей:

— Не смотрите на меня так тревожно, Селия. Я не стану ломать мебель.

Селия слегка покраснела, но ее глаза прямо встретили его взгляд. Всякий, глядя на нее, заметил бы ее искреннюю и чистую привязанность к нему, заботу о его здоровье.

— Я не могу не тревожиться о вас, — извиняющимся тоном сказала она. — Сейчас такое трудное