серую амазонку, которая мне очень шла. Нижняя юбка была сшита из мягкой серой шерсти, а маленький жакетик — из серого бархата. Если к этому добавить изящную серую шляпку, то я могла оставаться в трауре годами, настолько шел мне этот костюм.

На вершине холма мою шляпку унесло ветром, и мы с Гарри оба кинулись за ней. Гарри догнал ее раньше, хотя, признаться, я немного натянула поводья и придержала лошадь. С глубоким поклоном он подал ее мне, как старинный паж — корону своей королеве.

Наши лошади медленно трусили плечо к плечу, по старой, едва заметной дороге. С южной стороны на нас глядело сверкающее и манящее море. В небе кружились жаворонки, с песней забираясь все выше и выше, а затем вдруг стремглав бросаясь вниз к земле. В лесу раздавался зов кукушки, а совсем рядом с нами задумчиво гудел шмель и тихо жужжали пчелы.

Я была одна на моей земле с тем единственным человеком, в котором нуждалась. Сегодня Гарри был ничей, и мое изголодавшееся, ревнивое сердце знало, что мы будем одни еще весь этот долгий вечер. Он будет смотреть только на меня и улыбаться только мне.

Наша беседа текла неторопливо. Мы говорили о последней книге, которую прочел Гарри, о доме, о тех переменах, которые произойдут в октябре. Затем вдруг без перехода Гарри заговорил о Селии.

— Она такая чистая, Беатрис, такая невинная, — начал он. — Я так уважаю ее. Обидеть ее мог бы только негодяй. Она как прекрасная статуэтка из дрезденского фарфора. Как ты считаешь?

— О да, — подтвердила я с готовностью. — Она прекрасна, как ангел. По-моему, только немного застенчива? — Я допустила в моем голосе нотку доброжелательного вопроса.

— И нервна, — согласился Гарри. — С таким животным, как ее отчим, она и понятия не имеет, какой счастливой может быть семейная жизнь.

— Какое несчастье, — осторожно произнесла я. — Какое несчастье для этой очаровательной девушки, твоей будущей жены, быть такой холодной.

Гарри быстро глянул на меня.

— Это то, чего я боюсь, — откровенно сказал он.

Наши лошади уже спустились в маленькую уютную лощину, с одной стороны которой отвесно вздымался холм, а с другой ее скрывала от посторонних глаз небольшая ореховая рощица. Сидя здесь, мы чувствовали себя как в укрытии, и при этом с запада перед нами открывалась половина Англии. Гарри спрыгнул с седла и стал привязывать лошадь. Я же продолжала оставаться в седле, позволив Соррель неторопливо щипать траву.

В моих ушах чисто и настойчиво звенела песня, я знала, что это не жаворонок поет высоко в небе, — это звучит волшебная песнь Вайдекра и сейчас стремительно поворачивается колесо моей судьбы.

— Ты — человек сильных страстей, — продолжала я свою мысль.

Профиль Гарри, стоявшего рядом с моей лошадью, отвернувшись от меня, был строгим и чистым, как профиль греческой статуи.

— С этим мне ничего не поделать, — ответил он, и его щеки порозовели.

— Я понимаю, со мной происходит то же самое. Это у нас в крови, я думаю.

Гарри быстро повернулся и уставился на меня.

— Леди всегда воплощает собой совершенство, — продолжала я. — На людях ее поведение должно быть безупречным, но с тем, кого она любит и кого она выбрала, следует быть всегда ласковой.

Гарри продолжал смотреть на меня. Я не находила больше слов. Я просто смотрела на него, не скрывая своей любви и желания, и не понять этого было нельзя.

— У тебя есть жених? — изумленно спросил он.

— Да нет же, — взорвалась я. — И никогда не будет.

Я наклонилась с седла и протянула ему руки. Он опустил меня на землю, и я схватилась за лацканы его сюртука, близкая к истерике от гнева и горечи.

— О Гарри! — простонала я, и мой голос прервался рыданием. Боль в сердце была такой сильной, что даже заглушила песню, звучавшую у меня в ушах. — О Гарри! О Гарри, любовь моя!

Он замер от моих слов, будто они превратили его в камень. Я не могла унять слезы. Я погибла, он никогда не полюбит меня, а я не могу сдержаться. Я так ждала его и так стремилась к нему, что теперь, когда его руки обнимали меня, я не находила в себе сил разыгрывать из себя невинное создание вроде Селии. Я схватилась за его сюртук, будто бы тонула. Он продолжал стоять не двигаясь, но его руки обхватывали меня крепко, как клещи. Мои рыдания стали стихать, и я прикусила изнутри щеки, чтобы успокоиться. Медленно, с трудом я слегка отодвинулась от него, чтобы взглянуть в его лицо.

Глаза Гарри стали темными от желания, и его сердце под моей рукой билось как сумасшедшее. Его губы дрожали, и он смотрел на меня так, будто бы хотел съесть живьем.

— Это грех, — низким голосом сказал он.

Мир перевернулся для меня. Я не находила слов, чтобы возразить ему.

— Нет, — заторопилась я. — Совсем не так. Так надо, Гарри. Ты сам чувствуешь, что так надо. Это не грех. Совсем нет.

Голова Гарри медленно наклонилась ко мне, и мои глаза закрылись, ожидая его поцелуя. Он был так близко, что я чувствовала его дыхание и, приоткрыв рот, ловила каждый его вдох. Но он не целовал меня.

— Это грех, — повторил он тихо.

— Гораздо худший грех жениться на женщине, которая холодна как лед, — пробормотала я. — Гораздо хуже жить с женщиной, которая не может любить тебя, не знает, как ей любить тебя, в то время как я провожу все дни, сгорая от любви к тебе. О, пожалей меня, Гарри! Если ты не можешь любить меня, то хотя бы пожалей.

— Я люблю тебя, — возразил он дрожащим голосом. — О Беатрис, если б ты только знала. Но это грех.

Он повторял эти слова как заклятие, чтобы держать себя в руках. Я чувствовала, как его тело напряглось от желания, но он все еще контролировал свои чувства. Он любил меня, он хотел меня, но не прикасался ко мне. Я больше не могла выносить этой пытки и, быстро изогнувшись, со всей силы укусила его дразнящий пленительный рот. Моя рука все еще держала кнут для верховой езды, и теперь я изо всех сил стукнула его рукояткой по груди Гарри и прорыдала:

— Гарри, я убью тебя. — Я действительно могла бы это сделать.

Я поранила ему губу. Гарри прижал руку ко рту, и, когда отнял ее, на его пальцах была кровь. Увидев это, он вскрикнул и всем телом обрушился на меня. Разрывая на мне платье, он впился в мою грудь, целуя и кусая меня без жалости. Извиваясь, я стягивала с него бриджи, а он пытался поднять мои юбки, путаясь в них.

Все еще наполовину одетые и не осознающие, что делаем, мы катались по земле, и Гарри нетерпеливыми, неопытными толчками вколачивал тяжесть своего тела в мои икры, спину, ягодицы, не находя меня. Но уже через секунду у него все получилось, и это было пугающе, как падение с дерева, и больно, как удар кинжалом. На мгновение мы оба замерли от неожиданности, а потом он принялся терзать мое тело, как терьер терзает пойманную мышь. Я кричала, мои руки и ноги обхватили его спину, и мы, наверное, были похожи на какую-то фантастическую змею. Издав низкий стон, Гарри замер, а я, голодная, неудовлетворенная, выгибала и выгибала свою спину, пока наконец не затихла тоже со стоном облегчения.

Медленно я открыла глаза и увидела голову Гарри на фоне нашего голубого неба и наших жаворонков, поющих где-то высоко-высоко. Владелец Вайдекра тяжело лежал на мне. Его семя было во мне, его земля была под нашими сплетенными телами, наша трава была судорожно зажата в одной из моих рук, и маленькие луговые цветы впитывали мой пот. Наконец, наконец-то я обладаю и Вайдекром, и его хозяином. Наша земля под нами, а он внутри меня. У меня вырвалось рыдание. Та боль желания, которая, казалось, сопровождала меня всю жизнь, и моя тревожная ревность отпустили меня.

Услышав мое рыдание, Гарри поднял голову, его лицо было воплощением вины и раскаяния.

— О господи, Беатрис, что я могу сказать? — беспомощно произнес он.

Он сел и спрятал лицо в руки, опустив виновато плечи. Запахнув на груди платье, но постаравшись сделать это не слишком плотно, я села рядом с ним, мягко положив голову на его плечо. Мое тело еще дрожало после его грубого вторжения, мой разум был еще затуманен от счастья, и я не могла понять, что