Отец прислушивался к Гарри, а Гарри прислушивался к Ральфу. И насколько я знала последнего, он запросто мог использовать свое влияние в собственных целях.

— Ральф — важный для нас человек, — твердо сказал мой брат. Он приобрел спокойную уверенность, но не потерял мягкости голоса и манер. Он открыто мне противоречил, но даже не подозревал этого. — Будет просто позором потерять его. А я думаю, многие захотели бы иметь такого работника. И они согласились бы платить ему больше. Может быть, отдадим ему коттедж Тайков, когда умрет старик. Он как раз находится недалеко от вольеров.

Я просто взорвалась от гнева при виде глупости моего брата.

— Какая чушь! Этот коттедж стоит сто пятьдесят фунтов в год, и плата за наем для нового арендатора составит сто фунтов. Мы не можем бросаться такими деньгами. Лучше отремонтировать их домишко или перевести их в домик получше. Но коттедж Тайков! Об этом не может быть и речи.

— Беатрис, не забывай о приличиях, — автоматически сказала мама, даже не прислушиваясь к предмету спора.

Я не обратила внимания на это замечание, но кивок отца заставил меня замолчать.

— Я подумаю над этим, Гарри, — сказал он. — Ты прав, Ральф — хороший работник. Но Беатрис тоже права, коттедж Тайков слишком дорог для них. Конечно, им нужно что-то получше, чем та развалюха у ручья. Парень знает свою работу и хорошо ее выполняет. Я подумаю.

Мой брат кивнул и улыбнулся мне. В его улыбке не было торжества. Дружба с Ральфом добавила ему уверенности, но не высокомерия.

— Ральфу будет приятно, — добавил он безмятежно.

Тут я совершенно отчетливо поняла, чья это идея. Аргументы и даже слова показались мне знакомыми. Да, мы с Ральфом были любовниками, но он в кулаке держал моего брата. Через него он мог влиять на отца. Насколько я знала Ральфа, его манило нечто большее, чем хорошенький коттедж Тайков. Он стремился владеть землей, и чем больше, тем лучше. Больше того, он хотел владеть нашей землей. Он здесь родился, здесь он собирался и умереть. Коттедж был только первой ступенькой, и я даже не могла вообразить, к чему еще он потянется, чем удовлетворится его голод. Я понимала это так ясно, потому что испытывала те же чувства. Я могла бы пойти на любое преступление, любой грех ради нашей земли. Со все возрастающим страхом я наблюдала за своим одурманенным, безвольным братцем.

Извинившись, я вышла из-за стола и, не слушая маминых возражений, побежала к конюшне. Мне необходимо было увидеть Ральфа, чтобы узнать, насколько велика его страсть к Вайдекру. Если он хочет его так же, как хочу его я, — этот безмятежный и прекрасный дом, роскошный сад, склоны холмов и серебряные песчаные тропинки, — тогда наша семья обречена. Неожиданно рядом со мной один из кустов зашевелился, и оттуда выглянула голова Ральфа.

— Ох, — едва выдохнула я, — как ты меня напугал.

— Тебе не следует ездить одной, Беатрис, — усмехнулся он в ответ.

Я направила лошадь прямо в гущу громадного куста, чтобы посмотреть, чем занимался Ральф. Оказалось, что он устанавливал там огромный капкан на человека — страшное оружие против браконьеров. Почти четыре фута шириной, сделанный из закаленного острого железа, он захлопывался в одно мгновение с ужасающим звуком, напоминавшим удар бича.

— Что это за орудие пытки! — воскликнула я. — Почему бы тебе не установить его на тропинке?

— Тропинка хорошо видна из моего дома, — ответил Ральф. — И браконьеры это тоже знают. А здесь, перед тропинкой, они проползают через кусты, чтобы подобраться к фазанам. Я сам видел их следы. Мне кажется, капкан явится для них неожиданным сюрпризом.

— Он может убить человека? — спросила я, рассматривая его ужасные зубья.

— Вполне, — спокойно уверил меня Ральф. — Хотя это зависит от случая. В больших поместьях на севере их устанавливают вдоль стен и проверяют один раз в неделю. Если в него попал человек, то за это время он истечет кровью и умрет. Но твой отец не позволяет таких вещей. Если сюда попадется счастливчик, то ему просто поломает обе ноги, если же не повезет и будет порезана какая-нибудь важная артерия, то он может умереть.

— Ты успеешь спасти его?

— Нет, — протянул он. — Ты однажды видела, как я перерезал горло оленю, помнишь, как быстро он истек кровью? Так же и человек. Но шанс остаться в живых все-таки есть.

— Ты бы предупредил свою мать, — предостерегла я его.

Ральф рассмеялся.

— Она убегает, едва увидит его, говорит, что он пахнет смертью. — Тут он искоса взглянул на меня. — Я сплю здесь один после обеда и ночью сторожу его.

Я проигнорировала этот намек, хотя по моей коже пробежали мурашки при воспоминаниях о длинных послеобеденных часах, проведенных в этом домишке.

— Ты подружился с Гарри? — спросила я.

— Он хочет освоиться в ваших лесах, — кивнул Ральф. — Хоть у него нет такого чутья, как у тебя, но со временем он станет отличным хозяином, особенно при хорошем бейлифе.

— Но у нас никогда не было бейлифа, — быстро возразила я, — в Вайдекре никогда не держали бейлифов.

Ральф, все еще стоя на коленях, кинул на меня долгий испытующий взгляд. Его глаза сверкали так же холодно, как зубья этого капкана.

— Почему бы следующему сквайру не обзавестись им? — протяжно переспросил он. — Особенно если бейлиф будет знать землю лучше, чем он сам. Может быть, бейлиф станет лучшим ее хозяином, чем сам сквайр. Разве такого не бывает?

Я соскользнула с лошади и бросила поводья на ближайшую ветку.

— Давай сходим к реке, оставь пока свою работу. — И я пошла вперед, издалека обходя капкан.

Ральф набросал на него листьев и направился за мной. Мы шли молча. Впереди журчала Фенни, наша чудесная речка, чистая, как лед в горах. Стоило хоть полчаса посидеть здесь с удочкой, и у вас уже набиралось полное ведерко угрей. Галька на берегу казалась на солнце золотой, а сама река текла, как струя серебра, с янтарными заводями в тени деревьев. Мы смотрели на нескончаемый поток воды и вдруг вместе вскрикнули: «Смотри-ка, форель!» — и тут же рассмеялись. Наши глаза встретились, и мы прочли в них одинаковую любовь к форели, реке и сладкой земле Суссекса. Мы улыбнулись друг другу.

— Я родился и вырос здесь, — сказал вдруг Ральф. — Мой отец работал на этой земле, и его родители работали, и их родители тоже. Я думаю, мне это дает какие-то права.

Речка что-то спокойно шептала.

Ствол упавшего дерева медленно покачивался у берега. Я ступила на него и уселась, свесив ноги в воду. Ральф прислонился к одной из ветвей и посмотрел на меня.

— Я знаю, что будет со мной, — спокойно сказал он. — Я не стану отказываться ни от этой земли, ни от удовольствий. Помнишь, как мы в первый раз говорили об этом?

Форель плеснула позади него, но он не оглянулся. Он смотрел на меня так же, как мой совенок по ночам: внимательно, как будто читая мои мысли.

— Одна и та же земля и одно и то же удовольствие для нас с тобой?

Он кивнул.

— Ты ведь все сделаешь, чтобы стать хозяйкой Вайдекра, не правда ли, Беатрис? Отдашь все, что имеешь, всем пожертвуешь, только бы остаться здесь, скакать каждый день по этой земле и иметь возможность сказать: «Это — мое».

— Да, — согласилась я.

— Но тебя отошлют отсюда, — сказал он. — Ты уже не ребенок. Тебя увезут в Лондон и выдадут за кого-нибудь замуж, а муж, возможно, даже увезет тебя в другое графство. Там все будет чужим. Травы будут пахнуть по-другому, земля будет другая. Молоко и сыр будут иметь другой вкус. Гарри женится на какой- нибудь высокородной девушке, и она станет хозяйничать здесь вместо твоей матери. Тебе еще повезет, если тебя пригласят сюда хотя бы на Рождество.

Я ничего не отвечала. Все это было правдой. Я часто представляла себе такую картину. Меня отошлют отсюда. Гарри женится. Вайдекр больше не будет моим. Мне придется жить где-нибудь в захолустье или, того хуже, в Лондоне. Я ничего не говорила, но в моей душе назревал страх.