здесь вместе с другим фарфором. Я уже ничего не боялась. Каллер идет ко мне. Он скоро будет. Больше мне не нужны тайные послания.

Моя рука коснулась гобеленовой обивки стула, на котором я так любила сидеть перед огнем. Затем я оставила гостиную и прошла в мою контору. Мою особую комнату. Я шла грациозной походкой, с легким сердцем, будто не произошло ничего особенного. Только чуть медленнее, чем обычно. Я почти ничего не видела. Мне мерещилось, будто я иду по длинному-длинному туннелю и впереди меня туман.

Прежде чем зажечь свет, я подошла к окну. Буря бушевала где-то над холмами, там сверкали молнии. Розовый сад стоял пустой, собаки Каллера ушли. Они ему уже не понадобятся, он был рядом и все видел сам. Возможно, он проследил, кто уехал из усадьбы и кто остался. Он знал, что я здесь одна. И жду его. Он понял, что я знаю о его близости, так же как он знает о моей. Я вздохнула, будто это знание означало мое согласие, и отошла от окна, чтобы зажечь свечи. Затем стала разжигать камин, в комнате было влажно. Я положила на пол подушку и села перед камином, глядя в огонь. Мне некуда было спешить. И ничего не надо было планировать. Сегодня все пойдет по его плану, и мне наконец-то ничего не нужно делать.

Этот сон начался, я думаю, сразу.

Я знаю, знаю, что это был сон. Но некоторые события жизни казались мне менее реальными. Каждый день этого изнуряющего лета был менее реальным, чем мой сон. Когда я сидела у камина и отсутствующими глазами смотрела в огонь, я услышала шум, совсем непохожий на раскат грома. Это был звук открываемого окна. В комнате неожиданно стало совсем темно, так как кто-то у окна загородил свет. Я вяло повернула голову и не стала звать на помощь. Я открыла рот, но не закричала. Я только замерла, полусидя, ожидая, что сейчас будет.

Он молча подошел ко мне и отодвинул стул от моей спины, чтобы я могла лечь. Он обнял меня, но я не шелохнулась. Только мои глаза сверкали в лунном свете.

Он стал целовать мои ключицы, шею. Затем, расстегнув платье, поцеловал сначала одну грудь, сосок которой был похож на спелую смородину, а потом стал целовать другую. Я обрела голос, но с моих губ слетел только возглас наслаждения. Я шевельнулась, но моя рука потянулась не к оружию, а к нему, к его знакомому, любимому телу. Тяжелому как камень.

Он отбросил мою руку, и его голова скользнула вниз, по моему гладкому, бархатистому животу и дальше. Он не был нежен. Он не целовал меня. И не ласкал языком. Он вонзил в меня зубы, как будто изголодался по мясу, по моей самой сокровенной плоти.

Я вскрикнула, но в тишине не прозвучало ни звука. Он впивался в меня, его щеки двигались, и щетина царапала мои бедра. Я пыталась, собрав всю волю, оставаться пассивной при этом, подобном сновидению, нападении, но неожиданно для себя застонала, и это не был стон боли. Обеими руками я обняла его голову и прижала ближе к себе, и, когда его язык скользнул внутрь меня, я вскрикнула в экстазе. Я ласкала его, я прижимала его голову к себе, зарывалась пальцами в его кудрявые жесткие волосы и наконец тихо прошептала: «Ральф».

Когда я открыла глаза, я была одна. Одна. Опять одна.

Начинало светать. Свечи догорали. Грозовое небо стало чуть светлее, но буря не утихала. Она бушевала над холмами и опять приближалась сюда. Я чувствовала огромное напряжение этого будто обожженного неба. Я не знала, спала ли я ночью.

Окно было открыто. Хотя прошлой ночью я заперла его на задвижку. Я помнила это. Я точно знала, Ральф просунул острое лезвие и отодвинул ее. Он мог затем перекинуть ноги через окно и войти в комнату. Войти?..

Я вскрикнула. Я помнила ощущение сильных бедер Ральфа, но не ниже колен. Я не могла ничего понять. И не могла ни о чем думать. Я только повторяла его имя, а мои руки помнили прикосновение его густых завитков, когда я погружала в них свои пальцы.

Ральф.

Я подошла к окну, рама которого повисла на петле, и посмотрела в сторону холмов. Что-то непонятное, сверкающее, как отдаленные вспышки огня, росло на горизонте.

Ральф.

Все разваливалось с тех пор, как я потеряла его.

Мне было больно. Я проснулась от острой боли внизу живота. Но теперь заныло у меня под ребрами. Эта боль посещала меня так часто, что я уже сжилась с ней. Она не отпускала меня, пока все не пошло прахом, пока все дороги не стали вести в никуда, пока все вокруг не стало одинаковым и безразличным для меня. Она началась из-за моей тоски по Ральфу и из-за того, что его все не было со мной.

А сейчас он придет.

И я сама знала это. Потому что мы с ним были искалечены одним капканом. Потому что он был мой, хотя я пыталась убить его. Он был мой, хотя я пыталась разрубить его пополам, как яблоко. Он принадлежал мне, хотя пришел, чтобы убить меня.

А я принадлежала ему.

Окно неожиданно распахнулось, и мои глаза скользнули по аллее. И я увидела свет факелов, направляющихся к дому. Они двигались в тени деревьев. Я оставалась совершенно спокойна. Ральф, или сон о нем, был со мной, и я покончила с жизнью без него и с надеждой убежать от него. Я опять стала тем ребенком, который ничего никогда не боялся.

Я обернулась к зеркалу, освещаемому вспышками молний, и распустила волосы, стряхнув с них пудру и позволив им свободно струиться по моей спине. Так я носила их, когда мы детьми играли в лесах Вайдекра. Я улыбнулась своему отражению. Если бы я была суеверна или если бы здравый смысл оставил меня, мне бы следовало перекрестить пальцы для защиты от ведьмы, что глядела на меня из зеркала. Она была прекрасна, ее глаза сияли как изумруды, а лицо было бледным как алебастр. Это был падший ангел, залетевший на бал к сатане. В моем сердце запела радость. Неожиданный удар грома прозвучал скорее как салют королеве, чем как колокол по погибшей душе.

Гроза приближалась.

Холодный ветер донес до меня запах дождя, пролившегося над дальними лугами. Дождя, который должен был смыть всю грязь и боль.

Дождь пришел.

И явился Ральф.

Я подошла и села на подоконник, мое платье сверкало в непрестанных вспышках молний. Эта ночь принадлежала демонам. Я следила за приближением факелов. Скоро они будут здесь. Очередная вспышка осветила первые фигуры у дома, казалось, они возникали из самого дождя.

Молния опять расколола небо пополам, и я увидела двух собак. Обе черные как смоль, они шли одна за другой, как он приучил их.

И тут я увидела его.

Крестьяне не лгали, когда рассказывали мне о нем. Лошадь была без единого светлого пятнышка. У нее все было черным: грива, голова, глаза, ноздри — и устрашающей величины. Она казалась гораздо крупнее, чем Тобермори. На ней возвышался Каллер, его ноги были обрублены по самые колени, но сидел он так, будто сросся с конем, будто это было единое существо. Он скакал как лорд, одной рукой сжимая поводья, а другую — уперев в бедро. В ней что-то блестело, но я не разобрала что.

Вспышка молнии осветила мое белое лицо в окне, и собаки, заметив меня, метнулись на террасу. Одна из них присела на задние лапы и завыла, будто при виде нечистой силы.

И Ральф обернулся ко мне.

Он увидел меня.

Его огромная лошадь переступила через перила, будто их и не было. Я стремительно вскочила на ноги, словно девушка, поджидавшая своего возлюбленного. Распахнув окно, я шагнула на террасу, и тут на меня обрушилась стена ливня. Мои волосы, мое платье облепили меня в то же мгновение.