Особенно обязательные противные ленинские зачеты, бесконечные построения и маршировки, обязательное участие в школьном хоре и безразмерные комсомольские собрания.

А потом меня взяли играть на синтезаторе в группу «Видлуння», где одноклассник Фимка делал вид, что играет на бас-гитаре, а на самом деле за кулисами играл Семен Филлипович. Это было, наверное, первое в истории шоу-бизнеса исполнение «под фанеру».

И еще как мы с подругой Мирочкой резали ладошки под влиянием прочитанных книг, где герои таким образом братались. И еще какой у нас был австрийский особняк. Когда нас выселяли оттуда, там, на том месте, потом построили исполком. И когда мы переночевали там последнюю ночь и выходили утром и мама очень была расстроена, туда привезли кран с таким страшным шаром-гирей на тросе. И не смогли разрушить дом, такой он был крепкий. И его потом обложили взрывчаткой и взрывали. Ду-ра-ки… Словом, ничего особенного, ничего интересного, очень скучная получилась бы повесть. Так что ничего я не буду писать.

Вчера очень потеплело. Вылезла погулять. Рядом с рынком сидела угрюмая женщина и приставала к людям: «Купи укроп!»

Вслед ругалась и сетовала. Старенькая и пьяная. Пучками продавать не хотела, хотела оптом за 24 гривны. Ну понятно, кто у нее купил укроп. Понятно.

Мы с укропом потом пошли смотреть на попугаев, амадин, мышек и хомяков. К Саше одному. Он всегда меня встречает вопросами: «Ну как Арсений? (Это кролик.) Ну как Иннокентий?» (Это попугай.) А еще: не хочете еще кого домой? Лааа-сковый… это «лааасковый» и про ящерку, и про ужа, и про мышь, и про черепаху, и про паука.

Пришла домой. Оделила укропом всех: маму, соседей. Сама порезала, заморозила, сложила в пластиковые коробочки. Забуду, как всегда.

Прощай, о, укроп, укроп…

Конец ноября. Я в своем театре готовлю новогодний благотворительный бал: мороз, снег, елка, снежинки, то-се.

А у нас — вдруг опять чуть не лето. Артисты приходят в футболках и поют про Мери Крисмас. Все смешалось. Тепло. Трава — зеленая. Деревья голые. Птицы ошалели, галдят растерянно: «Так шо делаем?! Так да или нет?» Белки, ежики только плечами недоуменно пожимают: «Мол, ну вааще…» Говорят, медведь на границе, на нейтральной полосе, втыкает в календарь и репу чешет: «Мол, не понял, пацаны, не по плану все, спать — не спать. Как бы не вляпаться… Учтите, как пойду шлендрать зимой — вам же хуже».

Но признаки осени налицо. К нам домой, как перелетные птицы, потянулись одинокие голодные коты и собачки разных пород, расцветок и размеров…

Каждое утро приходит черный кот. Черный-пречерный с фиолетовым отливом. Нос черный. Глаза глубокие — черные. Все — черное. И на всем этом ночном фоне — белые густые длинные вибриссы. Деликатный. Приходит, смотрит в сторону, сядет, молчит. На ласковые призывы — презрительно щурится. С опаской поест, исчезает. Как будто растворяется. Условное его имя Примус. Ну, во-первых, он этой осенью первый. А во-вторых, так он себя ведет: не орет, не требует, типа, сидит, починяет. Уважаю. А сегодня пришел рыжий. Толстый. Шкура велюровая. Рыжий-прерыжий! Тело очень рыжее, а голова — ну прямо совсем огненная, еще рыжее, чем тельце. Прямо чемпион по рыжести, такой кот. Зато общительный.

Я ему слово, он мне — три. Я ему — красавец ты, а он — а ты, ну загляденье прямо, особенно с куском курицы в руке… И на колени лезет, бедолага, и под руку вползает ласкаться, и пузо подставляет, чтоб чесали… Предатель. Тотальный предатель. Он ведь явно домашний. И там его тоже тщательно гладят, тискают тому пузо, обзывают ласковыми словами. А он там пожмурится и прямым ходом в другой дом, к другой миске. Мужчина…

Чуть позже синицы и воробьи начнут требовательно стучать в окна — повесим кормушки.

Осеннее перемирие. Все должны перезимовать.

Вот я и говорю… Вздыхаю тяжело и говорю:

— О, укроп, укроп…

У соседей по дому идет грандиозный тотальный ремонт. Они снесли стены, они перестраивают все. И ночью там остается один приезжий издалека рабочий. Там, в той половине дома, огромное пространство, совсем пусто, и от этого гулкое эхо. И этот вот рабочий вдруг ночью… чихает.

Был у меня один позорный факт в биографии: выстрел пушки застал меня в туалете Петропавловской крепости. Моя британская группа очень веселилась, когда я выскочила оттуда бледная и в расстегнутых портках. Так вот, по сравнению с чихом моего соседа в пустой квартире выстрел пушки в Петропавловской крепости был чихом котенка.

Ну не могу уже… Черт меня понес в это жюри! Открываю файл. «Он вышел из дома. Шел дождь». Закрываю файл. Так нельзя начинать. Нельзя, сосем нельзя. Я не знаю, как надо, но не так. Хочу почитать что-то, где так не начинается. Открываю другой файл: «Шарлин закурила и сквозь дым сигареты и накрахмаленные старинные гардины…» Уыыыыыы… Ну а уж вот это вообще: «Был первый день июля…»

Мой редактор говорит на это: «А ты прочти восемнадцатую и девятнадцатую страницы. Если пойдет, читай все».

Я так и сделала — прочла восемнадцатую, потом девятнадцатую, потом честно прочла до и после…

Вот… Непорочные бандиты борются с продажными милиционерами…

«Он резко развернулся, присел, прикрыв ее правым боком, выхватил пистолет левой рукой, прищурил правый глаз и выстрелил с левого колена…»

Это не детектив. Это Камасутра какая-то.

Приехали гости, военные летчики, друзья мужа. С семи утра плотно сели общаться, сначала кофе с коньяком, потом отдельно коньяк, потом завтрак с коньяком, потом обед с коньяком. К двум часам дня в дискуссиях родилась истина — во всем виновата Африка, оттуда все беды. Пока я варила очередную