много. На одном концерте в «Washington Square Church» играл мой старый знакомец Тёрстон Мур с барабанщиком Томом Сёргалом, и их выступление было примерно таким, каким я слышал его года три назад. Он очень эрудированный человек и очень внимательно следил за творчеством Курёхина, и у него были все его пластинки, к этому времени изданные. При мне он купил все пластинки Вапирова, которого тоже очень чтил. Для меня концерты были очень интересными, хоть я и устал за десять дней, но это был Нью-Йорк, в котором концертами такого рода никого не удивишь, а русским, живущим там, музыка вообще не нужна, им нужно только потусоваться. Я же за это время не успевал всюду поспеть и ещё рассчитывал попасть на концерт «Sebadoh», но к сожалению, когда я собрался сходить, все билеты были проданы. Мы почти не виделись с Борей в ходе фестиваля, он был очень занят, и мы откладывали нашу встречу на потом. Помимо собственно организации фестиваля он выступал в двух или трех проектах, ещё успевая репетировать. Из Монреаля приехал Славка Егоров, которого Боря пригласил звукорежиссером на запись фестиваля, и подтянулся Ливерпулец. Таким образом у нас собралась старая компания. Но Славка, как обычно, в какой-то момент без предупреждения уехал домой, и через день за ним последовал Алексис, что меня крайне удивило – мы не так часто видимся. С Борей мне удалось увидеться только после окончания фестиваля, накануне отъезда. Уже было видно, что фестиваль не окупился, и Боря понес значительные убытки, пригласив всех гостей из России за собственный счёт. Он осуществил задуманное, но был подавлен, хотя и рад, что все уже позади. Но он знал, на что он шёл, хотя и надеялся на больший финансовый успех. Мы расстались на том, что теперь наша очередь делать фестиваль в России, на котором он будет желанным гостем.

В первых числах февраля состоялся очередной концерт «Химеры» в «Молоке». Мы не устраивали никакой презентации вышедшего альбома. Концерт был очень мощный с грязным сырым звуком. В группе появился некто Антон, который, не умея играть на трубе, вдруг стал претендовать на роль фронтмена, к музыке группы он ничего не добавлял, скорее наоборот. Эдик сам пользовался своим коронным приемом одновременной игры на гитаре и трубе, и это было восхитительно. Антон же просто оттягивал внимание на себя, и это мешало. У меня это вызывало недоумение. Я не знаю репетировали ли они вообще? После концерта я подошел к Эдику и предложил отказаться от точки, у меня больше не было денег, чтобы платить за неё. Но Эдик уверил меня, что точку непременно нужно сохранить.

В конце февраля я очень неудачно упал, поскользнувшись на горке в парке Лесотехнической академии, да так, что не мог встать. Меня подобрали добрые люди и довели до дому. Оказался сильный ушиб бедра с защемлением седалищного нерва. Несколько дней я лежал дома и даже не мог вставать, чтобы открыть дверь. Лена ездила кормить маму и с трудом переносила свинство, которое там устроил мой брат. В это время позвонила Тося, разыскивая Эдика. Потом стали звонить и другие знакомые. Я ничем никому не мог помочь, поскольку не имел ни малейшего представления о его перемещениях. Так продолжалось несколько дней.

В это же время неожиданно приехал Боря Райскин, чтобы навестить родителей. Как оказалось, до отъезда в Америку он жил в соседнем квартале, и он зашел навестить меня и рассказать об итогах Нью- Йоркского фестиваля. Мы долго говорили о том, что было не так, и как этого можно избежать в дальнейшем. Я посетовал на то, что не знаю с какой стороны подступиться к организации фестиваля здесь, и что было бы неплохо довести все это до той стадии, когда эти фестивали станут традиционными по обе стороны океана. Наш дружок Курёхин стоил того, чтобы о нём помнили. Перед отъездом Боря собирался навестить меня ещё раз.

Меня же не покидало нехорошее предчувствие того, что с Эдиком могло что-то произойти. Мне продолжали звонить его друзья. Прошло уже десять дней, как его не видели. Я долго отгонял от себя дурные мысли, но когда я уже смог перемещаться с палочкой, за мной на машине заехала Наташа Воробьева, и мы поехали на Бакунина. Мы решили прочесать заброшенное здание, и к ужасу всех собравшихся наши худшие предчувствия оправдались. Эдик был найден на чердаке этого здания. Мне пришлось заниматься похоронными хлопотами и, самое страшное – регулировать отношения Тоси с родственниками Эдика. Отрегулировать их мне не удалось и в итоге, вопреки желанию Тоси, его похоронили под Выборгом, рядом с отцом. Это была ужасная ситуация, которая вымотала всех нас, и я не смог встретиться с Борей Райскиным, чтобы попрощаться с ним. Через несколько дней из Нью-Йорка пришло печальное известие о его кончине. Никто не мог найти никакого разумного объяснения происшедшего. Тем более его не мог найти я. Вокруг все рушилось. Меня это настолько ошеломило, что хотелось спрятаться и больше не высовываться. Я стал тупо заниматься на виолончели, просто наматывая часы.

Будучи в Америке, я возобновил знакомство с Женей Зубковым, с которым мы как-то пересекались у Дюши. Женя был занят прекрасным делом спасения русских алкоголиков. И многие наши друзья прошли курс лечения от этого недуга в Америке. Мне хотелось помочь брату Алексею, но я прекрасно осознавал, что отправить его лечиться в Америку по этой программе нереально. Однако Женя порекомендовал мне обратиться к отцу Маркелу, настоятелю Федоровского собора в Пушкине. Неожиданно оказалось, что мы с ним учились в одной школе, и он был на год старше меня. Отец Маркел согласился принять Алексея в приют, который они организовали в поселке Поги за Павловском. На моё удивление, брат согласился, и в этот же день, мы вместе с моим двоюродным братом Павлом, препроводили его в это заведение. Уклад этого приюта был очень простой, это было нечто среднее между монастырем и зоной. Всё было преисполнено покоем и любовью к ближнему, однако контингент был непростой. Через неделю мы ездили навестить брата, и я был приятно удивлен тем, что он там прижился. Пока его не было, я несколько дней наводил порядок на Восстания. Я выкинул всё барахло и вымыл всю квартиру. Я никак не мог поверить в то, что излечение возможно, и через две недели брат, конечно же, убежал. Мы сговорились с Владом, мужем моей племянницы, и снова препроводили братца в Поги. Так продолжалось ещё раза два. Нужно было постараться дотянуть до весны. В мае «Анонимные алкоголики» предполагали переехать в новый дом на горе под Красным селом. И Алексей попал в число тех, кого отправили на эту гору ремонтировать дом к приезду остальных. К этому времени он свыкся с пребыванием там, но вернувшись в город помыться, он оторвался, пустился во все тяжкие и больше туда уже не возвращался. Для того, чтобы туда снова вернуться, нужно было благословение отца Маркела, а уговорить брата снова поехать в Пушкин мне не удалось.

Лена заканчивала колледж и, ещё в процессе обучения, искала возможность заниматься домашними родами. Насколько я мог об этом судить, её не устраивала система деторождения, с котором она соприкоснулась в годы учебы и практики в роддомах. Изменить систему было невозможно, но оказалось, что детей можно рожать дома. Она познакомилась с домашней акушеркой Леной Ермаковой и, продолжая учиться в колледже, стала постигать премудрости домашних родов. Лена и Лёша Ермаковы уже несколько лет практиковали схему, которая готовит будущую мать к этому важнейшему моменту в её жизни и позволяет ей родить здорового ребёнка так, как это предусмотрела природа. Лена настолько глубоко погрузилась в это процесс, что постепенно и я принял эту точку зрения и стал вникать в природу таинства деторождения.

Тем временем я продолжал репетировать с «Вермишелью». Несколько лет назад, когда я уже давно распростился с игрой на виолончели, будучи в Самаре, я по случаю купил деревянный инструмент. Он требовал ремонта, но я столько раз уходил на пенсию, что не было резона приводить её в порядок. И вот этот случай подвернулся, я наконец играл в оркестре, и мог попытаться добиться правильного виолончельного звука. В силу своего характера, если я вовлекаюсь в какой-то процесс, то уже не могу быть пассивным участником. Я привык действовать, и естественно я стал думать, что можно сделать в этой ситуации для развития оркестра. Таким образом, имея некоторый опыт в менеджменте, я стал выполнять элементарные административные функции. При этом я придерживался своих принципов, которые разделяли не все участники оркестра. К этому времени Сережа уже лет шесть играл в «Аквариуме», в который он попал, когда этой группе уже не надо было никому ничего доказывать. Он постоянно