часа два, но так толком ничего не сумел сыграть. Я так и не понял, что этим было достигнуто. В итоге я сыграл несколько аккордов на клавесине и был таков. С моей точки зрения рок-музыка – это тот стиль, который сложился от способности людей играть друг с другом независимо от их степени владения инструментом, и не очень искусные музыканты в основном пользуются наработанными приемами, но делают это очень уверенно, и тем самым многие приобретают свой стиль игры и свой почерк. Но у нас иногда все упиралось, мне непонятно, во что. Как будто мы не преследовали одну цель, а наоборот. Ну да ладно. Мы провели там несколько дней, живя на съемочной площадке – на квартире у Нехорошева. По привычке съемки перемежались домашними концертами для приходивших в этот дом друзей. И в один из дней Боб спел нам «Рок-н-ролл мертв», который только что присочинил. Через несколько дней мы снова приехали уже с Дюшей и Михаилом, чтобы сняться в завершающем эпизоде фильма. На пленке это получилось очень симпатично и трогательно. Правда с тех пор этот фильм я ни разу не видел.

В августе, как обычно, мы сели в студию Тропиллы писать альбом «Табу». Получалось так, что лето было самое удобное время для записи, но при этом самое ленивое время года, когда после длинной зимы хочется поваляться на песке на берегу залива. Также для многих из нас это была единственная возможность подзаработать немного денег. Михаил на август и сентябрь неизменно устраивался продавать арбузы, а иногда к нему присоединялся и Дюша. Это была тяжелая работа, сопряженная ещё с определенным риском, поскольку им приходилось немного обвешивать. И в этом году они снова устроились торговать. И это время как раз пришлось на время записи. Они ничего не могли поделать, а Боб не мог ждать, он стал приглашать разных музыкантов. Получилось так, что почти во всех песнях на басу сыграл Гриня, старый друг Курёхина, а в песне «Сегодня ночью кто-то» пришлось сыграть мне. Запись альбома хороша тем, что основная часть материала писалась на несколько дорожек без наложений. И конечно же тот элемент, который привносил Курёхин, был неоценим. Он всегда все делал в прекрасном настроении, и по ходу всей записи была очень приятная атмосфера. Особенно мне понравился «Кусок жизни», во время записи которого в душной студии вокруг одного микрофона собралась компания дружков, и даже слышен голос Людки. Когда дело доходило до сведения, Боб, как правило, отменял наши с Дюшей голоса и уводил их на задний план. С этим ничего нельзя было поделать. Он был и композитором, и продюсером и спорить на эту тему с ним было бесполезно. Но мне нравится, как в песне «Игра наверняка» звучит мой второй голос, потому что мы с Бобом пели в один микрофон, и он не смог применить этот приём. Правда в этой песне у меня была ещё и интересная партия на виолончели, которую мы репетировали и играли её на концертах, но на это не хватило дорожек, хотя я подозреваю, что Боб вообще не слышал, что я там играю. Также виолончель еле прослушивается в песне «Сыновья молчаливых дней», хотя я там играю наравне со всеми и вполне членораздельно и она должна была звучать, как в песне «Пепел», но этого, вероятно, не заметили ни Боб, ни Тропилло.

Боб вошел в фазу увлечения новыми романтиками, это стало сказываться на его имидже, и это он хотел отобразить на обложке альбома. Я понимаю, что обложка может быть абсолютно абстрактной, но, если на ней всё-таки фигурируют музыканты, то хотелось бы видеть тех, кто реально играет на альбоме, в то время как на фотосессию он пригласил Африку (Сережу Бугаева), Людмилу и Настю Курёхину, правда все же там оказались и мы с Курёхиным. Но в последствии на оформлении после традиционной буквы А с кружочком появился знак вопроса. Вероятно Боб уже знал, что пора расставаться с группой и только ждал подходящего момента. Получилось так, что он постепенно стал стесняться своей группы, и, когда осенью его пригласили на Центральное телевидение в Москву, мы там почему-то оказались вдвоём. Мы приехали в Останкино по приглашению Олеси Фокиной, знакомой Артема, которая была ведущей молодежной программы, типа «В эфире молодость». Я ещё не видел опасности, которую таило телевидение и так же, как и Боб, соглашался на все. Так мы оказались на подиуме, окруженные молодежью, и должны были прямым звуком сыграть две песни, я сейчас даже не помню какие, по-моему «Мне было бы легче петь» и ещё что-то. Помню, что это был гигантский павильон. Передо мной поставили микрофон, при этом не было мониторов и я не слышал ни себя, ни Боба. Тинейджеры, что стояли перед нами, тоже ничего не слышали, но на их лицах были умильные улыбки и они по сценарию должны были раскачиваться. Это было отвратительно.

Затем нас пригласил Андрей Кнышев, режиссер передачи «Веселые ребята», на съемку которой мы поехали уже вчетвером. Он выбрал несколько песен из «Треугольника» и за уши притянул их в свою юмористическую программу. К сожалению, мы тогда не видели насколько это несовместимо. Мы с иронией относились к тому, что мы делаем, но мы не были юмористами и то, что мы делали, было достаточно серьезно. Но, к сожалению, все это покатило именно в эту сторону. Он ставил нас в смешные ситуации, где мы, будучи никакими актёрами, должны были подыгрывать какой-нибудь нелепой ситуации. Происходила какая-то подмена. Мы явно занимались не своим делом. В песне «Два тракториста» он предложил заменить слова на двух пианистов, которые никак не могли напиться пива. Он испугался, что его снимут с работы. В общем, боязнь сделать неверный шаг доминировала над здравым смыслом. Мы повелись и самым бездарным образом засветили несколько песен, которые прозвучали на всю Россию. Многие сочли бы это за прорыв, и наверное тогда я тоже особенно не сопротивлялся, хотя сейчас я считаю это подставой. Чуть позже мне всё-таки посчастливилось увидеть это в реальном свете. Я раз и навсегда отказался участвовать в телевизионных съемках и перешел в разряд тех людей, которым становится неудобно, когда они видят эту группу по телевидению. Но Боба и всех остальных это абсолютно устраивало, и их понесло.

Восемьдесят третий год мы, как обычно, встречали вместе, у Боба с Людмилой, как и все прочие праздники, большинство из которых мы сами придумывали. А в феврале у меня случился юбилей – мне стукнуло тридцать лет. Юбиляра чествовали в «Рок-клубе». Это совпало с утренним концертом, отыграв который с группой «Кино», мне к пяти часам предстояло заступать на пост в Станкостроительный техникум. Мне не удалось подмениться, и я предложил своим дружкам поехать ко мне в техникум и немного выпить. Как я уже говорил, ко мне иногда приходили друзья. Часам к семи вечера начал подтягиваться народ, и все шло просто замечательно, но часам к девяти стали приходить уже малознакомые люди, как на сейшн, пришёл какой-то негр. И к ночи было уже около ста пятидесяти человек. Ситуация вышла из под контроля, люди заняли все пространство техникума, и я ничего не мог поделать. Кто-то притащил комбик и гитару, пытались играть, но были настолько пьяны, что ничего не получилось. Потом включили магнитофон, и начались танцы. Гуляли так, как будто этот особняк принадлежал мне. Было очень странно, и я старался не думать о завтрашнем дне. На следующее утро занятий не было, и меня должен был сменять Владик Кушев, писатель и философ, который пришёл с вечера, и готов был сменить меня в любой момент. Ночью основная масса гостей разъехалась, но человек двадцать пять осталось ночевать. Утром мы с Владиком прошли по всему зданию, чтобы разбудить и подобрать всех спящих. Потом мы тщательно вымыли полы и замели все следы, кроме стойкого запаха табака не было никаких следов пребывания такого количества гостей. Правда в канцелярии уронили печатную машинку, которая стояла на столе в деревянном кофре. Мы накрыли её и поставили на место, и каким-то образом этого никто не заметил. Слава Богу не разбили статую Ленина. Ливерпулец рассказывал, что он был очень удивлен, когда проснулся неизвестно где, рядом с ним лежал негр, укрытый солдатской шинелью, который на чистом русском языке спросил который час, встал и вышел. Ливерпулец думал, что сошел с ума, но похоже было, что с ума сошел я. По счастью все обошлось, но я живо себе представил, что достаточно было зайти одному из работников техникума или вневедомственной охраны и мне грозил бы срок. Я не только не выполнил своих прямых обязанностей, которые заключались в том, чтобы никого не пускать, но поступил прямо наоборот. Это я хорошо осознал ровно через неделю. Был день рождения Харрисона, и моя смена совпала со сменой Майка. Я дождался, когда уйдут последние служащие, закрыл заведение и решил поехать к Коле Васину на Ржевку. Мы уже давно не принимали участия в его праздниках, но к нему всегда было приятно зайти в гости. В такие дни собиралась шумная компания. Я оставил Майку ключ от техникума, предполагая вернуться туда ночевать. Дорога была не близкая – час туда и час назад. Это была безумная затея, но, если я что-то себе вобью в голову, то уже не остановлюсь. Наверное, у Васина было очень хорошо, я не помню. Я немного выпил и по счастью успел на последний трамвай. Когда я зашел к Майку за ключами, он ещё не спал. Мы покурили, и я пошел к себе спать. Когда я открыл дверь меня смутило, что засов изнутри был поднят, как будто кто-то пытался открыть ворота изнутри. Я не придал этому факту особого значения и пошел за раскладушкой. И тут через окно,