OCR Гуцев В.Н.

Посвящается всем редакторам

еженедельных журналов

В правом кармане брюк лежали 9 копеек - два трехкопеечника, две копейки и копейка, и при каждом шаге они бренчали, как шпоры. Прохожие косились на карман.

Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт же плавится при жаркой температуре! Почему не могут желтые мозги? Впрочем, они в костяном ящике и прикрыты волосами и фуражкой с белым верхом. Лежат внутри красивые полушария с извилинами и молчат.

А копейки - брень-брень.

У самого кафе бывшего Филиппова я прочитал надпись на белой полоске бумаги: 'Щи суточные, севрюжка паровая, обед из 2-х блюд - 1 рубль'.

Вынул девять копеек и выбросил их в канаву. К девяти копейкам подошел человек в истасканной морской фуражке, в разных штанинах и только в одном сапоге, отдал деньгам честь и прокричал:

- Спасибо от адмирала морских сил. Ура!

Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом:

Ата-цвели уж давно-о!

Хэ-ри-зан-темы в салу-у!..

Прохожие шли мимо струей, молча сопя, как будто так и нужно, чтобы в 4 часа дня, на жаре, на Тверской, адмирал в одном сапоге пел.

Тут за мной пошли многие и говорили со мной:

- Гуманный иностранец, пожалуйте и мне 9 копеек. Он шарлатан, никогда даже на морской службе не служил.

- Профессор, окажите любезность...

А мальчишка, похожий на Черномора, но только с отрезанной бородой, прыгал передо мною на аршин над панелью и торопливо рассказывал хриплым голосом:

У Калуцкой заставы

Жил разбойник и вор - Камаров!

Я закрыл глаза, чтобы его не видеть, и стал говорить:

- Предположим, так. Начало, жара, и я иду, и вот мальчишка. Прыгает. Беспризорный. И вдруг выходит из-за угла заведующий детдомом. Светлая личность. Описать его. Ну, предположим, такой: молодой, голубые глаза. Бритый? Ну, скажем, бритый. Или с маленькой бородкой. Баритон. И говорит: 'Мальчик, мальчик'. А что дальше? Мальчик, мальчик, ах, мальчик, мальчик...

'И в фартуке', - вдруг сказали тяжелые мозги под фуражкой. 'Кто в фартуке?' - спросил я у мозгов удивленно. 'Да этот, твой детдом'.

'Дураки', - ответил я мозгам.

'Ты сам дурак. Бесталанный, - ответили мне мозги, - посмотрим, что ты будешь жрать сегодня, если ты сей же час не сочинишь рассказ. Графоман!'

'Не в фартуке, а в халате...'

'Почему он в халате, ответь, кретин?' - спросили мозги.

'Ну, предположим, что он только что работал, например - делал перевязку ноги больной девочке, и вышел купить папирос 'Трест'. Тут же можно описать моссельпромщицу. И вот он говорит: 'Мальчик, мальчик...' А сказавши это (я потом присочиню, что он сказал), берет мальчика за руку и ведет в детдом. И вот Петька (мальчика Петькой назовем, такие замерзающие на жаре мальчики всегда Петьки бывают) уже в детдоме, уже не рассказывает про Комарова, а читает букварь. Щеки у него толстые, и назвать рассказ: 'Петька спасен'. В журналах любят такие заглавия'.

'Па-аршивенький рассказ, - весело бухнуло под фуражкой, - и тем более что мы где-то уже это читали!'

'Молчать, я погибаю!' - приказал я мозгам и открыл глаза.

Передо мною не было адмирала и Черномора и не было моих часов в кармане брюк.

Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл.

- У меня часы украли сейчас, - сказал я.

- Кто? - спросил он.

- Не знаю, - ответил я.

- Ну, тогда пропали, - сказал милиционер.

От таких его слов мне захотелось сельтерской воды.

- Сколько стоит один стакан сельтерской? - спросил я в будочке у женщины.

- 10 копеек, - ответила она.

Спросил я ее нарочно, чтобы знать, жалеть ли мне выброшенные 9 копеек. И развеселился и немного оживился при мысли, что жалеть не следует.

'Предположим - милиционер. И вот подходит к нему гражданин...'

'Нуте-с?' - осведомились мозги.

'Н-да, и говорит: часы у меня свистнули. А милиционер выхватывает револьвер и кричит: 'Стой!!. Ты украл, подлец'. Свистит. Все бегут. Ловят вора-рецидивиста. Кто-то падает. Стрельба'.

'Все?' - спросили желтые толстяки, распухшие от жары в голове.

'Все'.

'Замечательно, прямо-таки гениально, - рассмеялась голова и стала стучать, как часы, - но только этот рассказ не примут, потому что в нем нет идеологии. Все это, т. е. кричать, выхватывать револьвер, свистеть и бежать, мог и старорежимный городовой. Нес-па? [Не так ли? (от фр.: N'est-ce pas?)] товарищ Бенвенутто Челлини'.

Дело в том, что мой псевдоним - Бенвенутто Челлини. Я придумал его пять дней тому назад в такую же жару. И он страшно понравился почему-то всем кассирам в редакции. Все они пометили: 'Бенвенутто Челлини' в книгах авансов рядом с моей фамилией. 5 червонцев, например, за Б. Челлини.

'Или так: извозчик э 2579. И седок забыл портфель с важными бумагами из Сахаротреста. И честный извозчик доставил портфель в Сахаротрест, и сахарная промышленность поднялась, а сознательного извозчика наградили'.

'Мы этого извозчика помним, - сказали, остервенясь, воспаленные мозги, - еще по приложениям к марксовской 'Ниве'. Раз пять мы его там встречали, набранного то петитом, то корпусом, только седок служил тогда не в Сахаротресте, а в министерстве внутренних дел. Умолкни! Вот и редакция. Посмотрим, что ты будешь говорить. Где рассказик?..'

По шаткой лестнице я вошел в редакцию с развязным видом и громко напевая:

И за Сеню я!

За кирпичики

Полюбила кирпичный завод.

В редакции, зеленея от жары, в тесной комнате сидел заведующий редакцией, сам редактор, секретарь и еще двое праздношатающихся. В деревянном окне, как в зоологическом саду, торчал птичий нос кассира.

- Кирпичики кирпичиками, - сказал заведующий, - а вот где обещанный рассказ?

- Представьте, какой гротеск, - сказал я, улыбаясь весело, - у меня сейчас часы украли на улице. Все промолчали.

- Вы мне обещали сегодня дать денег, - сказал я и вдруг в зеркале увидал, что я похож на пса под трамваем.

- Нету денег, - сухо ответил заведующий, и по лицам я увидал, что деньги есть.

- У меня есть план рассказа. Вот чудак вы, - заговорил я тенором, - я в понедельник его принесу к половине второго.

- Какой план рассказа?

- Хм... В одном доме жил священник...

Все заинтересовались. Праздношатающиеся подняли головы.

- Ну?

- И умер.