— Тут через два квартала есть фотограф, — продолжал Рикардо, идя за ними следом. — Так у него картонные декорации. Становишься перед ними. Написано — «Гранд-отель». Он снимает, и пожалуйста — как будто вы живете в Гранд-отеле. Ясно, к чему я клоню? Мой переулок — это мой переулок, моя жизнь — моя жизнь, мой сын — мой сын, а не картон какой-нибудь. Я видел, как вы распоряжались моим сыном — стань так, повернись этак! Вам фон нужен… Как это там у вас называется — характерная деталь? Для красоты, а впереди хорошенькая дама!
— Время, — выдохнул фотограф, обливаясь потом.
Его модель семенила рядом с ним.
— Мы люди бедные, — говорил Рикардо. — Краска на наших дверях облупилась, наши стены выцвели и потрескались, из водостока несет вонью, улицы вымощены булыжником. Но меня душит гнев, когда я смотрю, как вы все это подаете, — словно я так нарочно задумал, еще много лет назад заставил стену треснуть. Думаете, я знал, что вы придете, и сделал краску старой? Мы вам не ателье! Мы люди, и будьте любезны относиться к нам как к людям. Теперь вы меня поняли?
— Все до последнего слова, — не глядя ответил фотограф и прибавил шагу.
— А теперь, когда вам известны мои желания и мысли, сделайте одолжение — убирайтесь домой! Гоу хоум!
— Вы шутник, — ответил фотограф.
— Привет! — Они подошли к группе из еще шести моделей и фотографа, которые стояли перед огромной каменной лестницей. Многослойная, будто свадебный торт, она вела к ослепительно белой городской площади. — Ну как, Джо, дело подвигается?
— Мы сделали шикарные снимочки возле церкви девы Марии, там есть безносые статуи, блеск! — отозвался Джо. — Из-за чего переполох?
— Да вот, Панчо кипятится. Мы прислонились к его дому, а он возьми да рассыпься.
— Меня зовут Рикардо. Мой дом совершенно невредим.
— Поработаем здесь, крошка, — продолжал первый фотограф. — Стань у входа в тот магазин. Какая арка… и стена!…
Он принялся колдовать над своим аппаратом.
— Вот как! — Рикардо ощутил грозное спокойствие. Он выжидательно смотрел на их приготовления. Когда оставалось только щелкнуть, он выскочил перед камерой, взывая к человеку, стоящему на пороге магазина: — Хорхе! Что ты делаешь?
— Стою, — ответил тот.
— Вот именно, — сказал Рикардо. — Разве это не твоя дверь? Ты разрешаешь им ее использовать?
— А мне-то что, — ответил Хорхе.
Рикардо схватил его за руку.
— Они превращают твою собственность в киноателье. Тебя это не оскорбляет?
— Я об этом не задумывался. — Хорхе ковырнул нос.
— Господи Иисусе, так подумай же, человече!
— Я ничего такого не вижу, — сказал Хорхе.
— Неужели я во всем свете единственный, у кого язык есть? — спросил Рикардо свои ладони. — И глаза? Или, может быть, этот город — сплошные кулисы и декорации? Неужели, кроме меня, не найдется никого, кто бы вмешался?
Толпа не отставала от них, по пути она выросла, и теперь собралось изрядно народу, а со всех сторон, привлеченные могучим голосом Рикардо, подходили еще люди. Он топал ногами. Он потрясал в воздухе кулаками. Он плевался. Фотографы и модели боязливо наблюдали за ним.
— Так вам нужен живописный тип для фона? — рявкнул он, обращаясь к фотографам. — Я сам стану здесь. Как мне становиться? У стены? Шляпа так, ноги так, мои сандалии — я их сам пошил — освещены солнцем так? Эта дыра на рубашке — сделать ее побольше?… Вот так? Готово. Достаточно пота у меня на лице? Волосы не коротки, добрый господин?
— Пожалуйста, стойте себе на здоровье, — сказал фотограф.
— Я не буду смотреть в объектив, — заверил его Рикардо.
Фотограф улыбнулся и прицелился камерой.
— Чуть влево, крошка.
Модель шагнула влево.
— Теперь поверни правую ногу. Отлично. Очень хорошо. Так держать!
Модель замерла, приподняв подбородок.
Брюки Рикардо съехали вниз.
— Господи! — воскликнул фотограф.
Девушки прыснули. Толпа покатилась со смеху, люди подталкивали друг друга. Рикардо невозмутимо подтянул брюки и прислонился к стене.
— Ну как, живописно получилось? — спросил он.
— Господи! — повторил фотограф.
— Пошли на набережную, — предложил его товарищ.
