И столько он скопил своим трудом,

Что, запершись, чтоб счету не мешали,

Он все считал, когда уже все встали,

А все была наличность неясна.

Брат Жан меж тем, поднявшись ото сна,

В пустом саду рассеянно бродил

И втихомолку утреню твердил.

Спустилась в сад хозяина супруга

И, повстречав учителя и друга,

С ним поздоровалась, речь завела.

Воспитанница-девочка была

С ней вместе, но, ее послушна воле,

Немой игрушкою была, не боле.

«Кузен и друг, – она спросила Жана, -

Почто вам вздумалось вставать так рано?»

«Пяти часов достаточно для сна, -

Он отвечал, – и голова ясна.

Лишь немощью расслабленные люди

Или мужья, пусть их господь рассудит,

Как заяц, что залег в своей норе,

Валяются еще о той поре,

Когда высоко солнце поднялось.

Но что бледна ты, дочь моя? Пришлось

Тебе, как видно, ночью потрудиться,

Пред тем как утром с мужем распроститься.

И не спала ты и пяти часов?»

Сам засмеялся он от этих слов,

Побагровев от мысли озорной.

Она же покачала головой.

«Нет, нет, кузен, клянусь предвечным богом,

Мне спальня ныне кажется острогом,

И нет во Франции жены другой,

Которая б той тягостной игрой

С тоскою горшей ночью занималась.

Хоть никому я в том не признавалась,

Но не мила мне жизнь моя; не раз

С собой покончить я в слезах клялась

Иль убежать от страха пред расплатой,

Столь чувствую себя я виноватой».

Прислушавшись с великим интересом

К ее словам, он так сказал ей с весом:

«О дочь моя, храни тебя Христос,

Не помышляй отнюдь обитель слез

Покинуть ты, но не стыдись открыться;

Совет благой, быть может, пригодится.

О дочь моя, свою открой мне душу,

И тайны я до гроба не нарушу.

Я в том тебе Евангельем клянусь!»

«И вам, милорд, я в том же поручусь;