– Мне их подарила герцогиня, когда уезжал я из Бренксэм Холл. Это прекрасные золотые часы, но у меня они не вызывают столь же приятных воспоминаний, как часы вашего отца. Спасибо, мисс Хьюм. Для меня они всегда будут очень ценны. – Он положил часы отца в нагрудный карман, где раньше были его собственные. Я не поверила своим глазам, когда увидела, что часы Сноуда сделаны из золота.

– Рада, что вам они нравятся, – сказала я, несколько задетая его тоном.

Свидание было окончено, но мне не хотелось уходить. Я никогда раньше не видела вида с голубятни в лунном свете. Это было очаровательное зрелище: луна серебрила поверхность океана и придавала привычному пейзажу призрачное великолепие. Воркование голубей сливалось с легким дуновением ветерка в единый нежный сладострастный звук, отбивавший такты вечности мерным рокотом волн.

– Как здесь красиво, – сказала я.

Он улыбнулся не без кокетства, видимо намереваясь пофлиртовать.

– Мне всегда казалось, что вы слишком редко поднимаетесь сюда проведать ваших бесценных питомцев.

– Папа никогда особенно не поощрял меня в этом. Он боялся, что я их побеспокою.

– Леди часто доставляют беспокойство, – ответил он. По его тону я поняла, что он имеет в виду не только птиц. Я сделала вид, что не поняла намека. Наверху было холодно, на мне не было шали, и я начала замерзать.

– Вы совсем замерзли, – сказал Сноуд, заметив, что я стараюсь согреться растирая пальцы. – Я дам вам что-нибудь накинуть.

– Не беспокойтесь. Мне пора спускаться вниз.

– Куда спешить, мисс Хьюм? Раз уж вы здесь; полюбуйтесь этим прекрасным видом. – Он поискал плед, но не нашел, снял сюртук и набросил мне на плечи. От него еще исходило тепло, согревая мне спину и руки.

– А вы не замерзнете сами? – спросила я.

– Думаю что нет. Это дает мне возможность доказать, что я все же мужчина, – сказал он игриво. Его широкие крепкие плечи, красивые очертания которых подчеркивались рубашкой, стройная фигура с узкими бедрами, конечно, говорила о его принадлежности к сильному поду. Тени от решетки скрывали глаза, но в свете луны был четко виден точеный нос и чувственные губы. Я подумала, не подарила ли ему герцогиня еще чего-нибудь, кроме золотых часов. Такой мужчина мог оказаться причиной серьезных семейных конфликтов в благородном доме.

– В лунном свете вы кажетесь особенно красивой, мисс Хьюм, – сказал он с ухмылкой.

Меня тронул комплимент, но я превратила его в шутку:

– Я принадлежу к категории женщин, которые лучше смотрятся при тусклом освещении.

– Не могу с этим согласиться. Жаль, что уже темно, а то я показал бы вам все хозяйство. У нас появились птенцы у нескольких пар. Вам бы понравилось, если бы вы посмотрели как кормят малышей. Голуби – уникальные птицы. У них молоко появляется не только у матерей, но и у отцов тоже. Птенцов выкармливают этим молоком неделями.

– Как странно, подумать только! Я не знала, что отцы тоже могут выкармливать потомство, – удивилась я, довольная тем, что он не делал попытки флиртовать.

– Да, насколько я знаю, в природе другого такого явления не наблюдается. Отцы тоже высиживают яйца. Они сидят днем, матери – в ночное время. Мне это всегда казалось не совсем галантным. Дамам ночью надо дать возможность поспать, тогда они лучше выглядят. Вы, конечно, судите птиц по человеческим стандартам – неразумные.

– Каким образом достигается такое разнообразие расцветок в их оперении? Папа называл тех, кто обладает самой красивой расцветкой, фруктовыми голубями, как мне припоминается.

– Да. Обычные голуби, которых мы видим на улицах, как правило, серовато-коричневатые, как и скалистые голуби, которых можно дрессировать. Но так, как разные породы уже давно скрещиваются, то иногда даже у уличных голубей можно наблюдать розовые или блестящие зеленые оттенки. Так называемые, фруктовые голуби водятся во многих странах Азии, Африки, на южных тихоокеанских островах. Они отлично летают и распространились по всему миру, начали скрещиваться с местными породами, дав разнообразие окраски.

– А из наших, я полагаю, лучший пилот – это Цезарь?

– Возможно, лучший во всей Англии. Друг вашего отца, бельгиец Пелетье, оставил его птенцом перед отъездом на родину. Пелетье утверждает, что у него есть особи, которые могут пролететь две тысячи миль.

– О, Боже! Я думала, что состязания устраиваются на дистанцию не более ста миль.

– Нет, иногда даже на пятьсот миль. Такие полеты трудно организовать в военное время. Нужно увезти птиц за пятьсот миль и следить за их полетом по часам. Мы можем позволить себе полеты только от Эдинбурга. Это около трехсот миль. Когда война окончится, интерес к голубиному спорту возрастет.

– Не думаю, что он вытеснит скачки.

– У каждого вида спорта есть любители. Ваш больше привлекает людей с воображением, так мне по крайней мере, хотелось бы думать. В нем есть что-то сверхъестественное, когда представишь, что птица способна пролететь две тысячи миль и найти дорогу домой. Это рекорд воздухоплавания. Лошадь на это не способна.

Мысленно я унеслась в небо, в этот бесконечный серебристый океан, простирающийся над всеми континентами.

– Должно быть, великолепное ощущение испытываешь летя по воздуху и с высоты полета созерцая жизнь на земле. Если бы я была птицей, улетела бы в Персию или Перу и никогда бы не вернулась.

– А вы романтичнее, чем я предполагал, – заметил он, посмотрев на меня долгим внимательным взглядом.

– Интересно, что заставляет птицу возвращаться?

– Этого точно никто не знает. Голубятня – их дом. Там они родились и выросли. Они знают, что там их ждет пища, приют и супруг или супруга, хотя последнее не обязательно. Мы ставили эксперименты с холостяками и женскими особями, обреченными на безбрачие. Они тоже возвращались домой. Еще одна загадка Природы.

– Меня всегда поражало увлечение отца птицами. Он доходил до фанатизма, даже о семье забывал, утверждая, что у него есть особи, которые могут пролететь две тысячи миль.

– Вы сейчас подумали о том Сезоне светских развлечений в Лондоне, куда отец не разрешил вам поехать, не так ли?

Он был прав. Я все еще не забыла эту обиду, в свое время отдалившую меня от отца, но обсуждать ее со слугой мне не хотелось. Вместо этого я спросила, не считает ли он сам это хобби несколько странным.

– Даже если так, то я последний человек, которому можно адресовать ваш вопрос. Я эту эксцентричность полностью разделяю, как впрочем многие другие мужчины. И привязанность эта длится тысячелетия. Разведение голубей началось где-то в третьем тысячелетии до новой эры. Если это занятие устраивало турецких султанов и Чингисхана, то меня оно тем более устраивает.

– Какую несимпатичную компанию вы себе подобрали в лице Чингисхана, Сноуд, – пошутила я.

– Согласен. Но это умная несимпатичная компания. Он перенял у султанов обычай пересылать с голубями почту по эстафетной системе, связавшей еще в древние времена континенты. У вашего отца есть прекрасная литература по этому вопросу. Вы, должно быть, заметили, что я и вас хочу заинтересовать и убедить сохранить голубей. Было бы просто позором пустить на ветер годы труда, потраченные вашим родителем.

Я посмотрела на него с вызовом.

– Да, я поняла, что вы пытаетесь морочить мне голову. Голуби делают деньги или уменьшают их запас?

Он насупился.

– В удачный год удается свести расход с доходом. На них не разбогатеешь, но и по миру они не пустят. Основные расходы ушли на то, чтобы оборудовать голубятню. Чтобы ее разобрать, тоже нужно будет немало затратить средств. Мы – любители – делаем это ради любви к делу. В этом случае не считаемся с