сошли, а буквы, наоборот, стали ярче.
— «Нет. Вы ничего мне не должны. Завтра я думать забуду», — прочитала я вслух. — Это вы писали?
Несколько секунд ведьма смотрела на меня — в ужасе.
Потом выронила нож и заскрипела лестницей, торопливо спускаясь вниз.
— Я ничего тебе не скажу. — Ведьма повалилась в кресло, из корзинки с рукоделием вытащила трубку и кисет. Руки у неё тряслись. — Я ничего не знаю! Можешь на месте зарезать меня своим проклятым мечом.
— Вам знаком этот меч?
— Нет! Ничего не знаю. Всё забыла.
— А имя короля — помните?
— Забыла! Все его забыли. — Она смотрела мимо меня, лицо её осунулось, казалось, у неё что-то сильно болит. — Все забыли…
Рассыпая табак, она набивала трубку. Пальцы у неё были длинные, белые, с коротко остриженными ногтями. Она избегала смотреть мне в глаза; я подумала, что в молодости она была красивая. Даже очень.
— Что стоишь? Убирайся. Я больше не скажу тебе ни слова. Или у тебя есть семечки правды?!
В её голосе была истерическая насмешка. С такими же интонациями она могла спросить, есть ли у меня ковёр-самолёт или скатерть-самобранка.
Я сунула левую руку в карман штанов. На самом дне, где шов, лежали несколько «рябинок» — подарок девочки Улейки. Я вытащила их; в кармане они потеряли блеск и немного сморщились. Зеленовато-жёлтые, круглые, они лежали на моей ладони; я подняла глаза и увидела, что ведьма тоже смотрит на ягоды. И в глазах у неё — ужас.
— Вы угадали. — В животе у меня будто пружина сжалась от рискованного вранья.
— Я не стану их глотать! — заверещала ведьма.
Швея в моей правой руке дёрнулась.
— Мой меч считает иначе.
Она отбросила уже набитую трубку:
— Ну давай, давай! Убей старуху, от которой все отреклись! Убей, если сможешь!
На глазах у неё показались слёзы.
Я невольно вспомнила Максимилиана. Некромант бы не смутился ни на секунду. Он прирождённый следователь, беспощадный и совершенно бесстрастный; не зря он впервые явился в мой мир под личиной «оперуполномоченного»…
Мысль о некроманте, восседающем на троне, придала мне злости — и сил.
— Я подозреваю вас в страшном преступлении, — от волнения у меня сдавило горло, но я всё равно продолжала, — в очень чёрном колдовстве.
— Меня?! — Она с натугой изобразила смех. — Я не ведьма! Так думают простаки из города! Я никогда не была колдуньей!
Шаг за шагом я пересекла комнату. На меня смотрели фарфоровые куклы, цветными пятнами плыли вышитые подушки на полках, отражался дневной свет на боках кувшинов и подсвечников. Швея, вытягивая невидимую нитку, поднималась всё выше, целя остриём ведьме в грудь. Я с усилием заставила клинок опуститься: «Ты орудие. Я хозяйка. Не наоборот».
— Возьмите семечко. Если вам нечего скрывать.
Она затравленно вжалась в спинку кресла. Я протянула ягоды на ладони, ежесекундно ожидая, что она подобьёт мою руку снизу; ей очень хотелось так сделать. Я видела по глазам.
— Я очень долго к вам добиралась. И не оставлю вас в покое.
Что-то в моём голосе заставило её втянуть голову в плечи. Она схватила самую маленькую ягодку с моей ладони, забросила в рот и с видимым усилием проглотила.
— Как зовут короля?
Прошло несколько секунд. Женщина молча скорчилась, двумя руками вцепилась в свой тощий живот. Я пришла в ужас; на секунду мне показалось, что я скормила человеку
— Отвечайте! Скорее!
— Оберон, — выдохнула она. — Будь ты проклята, девчонка… Его зовут Оберон!
Прошло всего минуты три. Хотя мне показалось — часы.
— Это вы сказали слово забвения?
— Не слово. Я загадала желание. На монетке.
— Какое желание? На какой монетке?!
Она молчала. Мне пришлось потратить по «семечку» на каждую часть вопроса.
— На каждой ярмарке фокусники раздаривают такие монетки. Я поймала её на лету… Монетку судьбы надо бросить на землю и загадать желание. У меня одно желание вот уже много лет! Я хотела забыть
Она нашла свою трубку и заново начала набивать. Долго щёлкала огнивом, наконец закурила. Огромная трубка очень не шла ей, торчала у женщины в зубах, как пароходная труба над туристской байдаркой.
— Я не виновата. Я хотела просто забыть его. Но случилось так, что все забыли его имя. Только я — одна из всего города — помню. Я готова разбить голову о камень, лишь бы вытрясти оттуда это имя… Но я знаю: мозги мои, может, и разлетятся, а имя останется.
Она курила, выпуская целые тучи дыма. Я открыла входную дверь, потому что окно было слишком плотно заколочено.
Новое «зёрнышко» выкатилось на мою ладонь.
— Вам кто-то помогал? Могучий волшебник? Тот, кто сильнее Оберона?
Она хрипло рассмеялась:
— Могучий, да… Говорю тебе — это была простая монетка желаний! Фокусница разбрасывала пригоршнями. Для детей… Это игрушка, никакого волшебства здесь нет.
— Вы в самом деле ведьма?
— Нет! Во мне нет ни капли волшебной силы.
— Тогда как вы могли загадать желание? Если монетка, как вы говорите, не волшебная?
— Да, я загадала… — Она смотрела на меня сквозь дым воспалёнными лихорадочными глазами. — Это игра… Но я в неё поверила. Потому что очень хотела его забыть. Забыть его, забыть, забыть. Я мечтала об этом утром, вечером… Ночью… Когда шила своих драконов, и видела его лицо перед глазами, и хотела забыть его, забыть…
Мне показалось, что она бормочет заклинание — столько силы было в её исступлённом голосе:
— Я схожу с ума, он снится мне по ночам, каждую ночь, много лет… Зачем ты здесь? Это он тебя послал?!
Я села на коврик перед камином, вытертый, кое-где прожжённый углями, и рассказала ей всё. У меня будто гора свалилась с плеч — не надо больше угрожать, запихивать в неё фальшивые семечки правды, крепче сжимать Швею; ниточки сходились — или вот-вот должны были сойтись.
Трубка в её длинных пальцах погасла.
— Ты врёшь, — прошептала она. — Съешь семечко, чтобы я тебе поверила!
— Это не семечки, — я вытащила из кармана последние несколько кругляшек. — Это ягоды из леса. Вроде рябины. Дети их едят.
Она долго смотрела на меня. Потом поднялась с кресла, взяла у меня с ладони рябинку, долго разглядывала её, не веря своим глазам.
Потом уронила ягоду и закрыла лицо руками.
Да, её звали Эдна. Да, она служила в замке много лет. Она отдавала все силы и никогда не требовала
