– Внимательнее! – укорил противник. – Я уже накидал здесь кучу трупов… Ну-ка!
Луар улыбнулся и уронил шпагу на пол. Его противник на мгновение замер, потом осторожно опустил свое оружие:
– Опять?
– Это бесполезно, – признался Луар со вздохом.
– Сдаешься?
– Не сдаюсь… Видеть не желаю эту шпагу, – приступ раздражения оказался неожиданностью для него самого. Тут же устыдившись, Луар отвернулся и отошел к столу.
– На кого ты злишься? – спросили у него за спиной. – На меня?
– На себя, – признался Луар со вздохом. – Я… Так… Ну, бесполезно. Стоит ли тратить… Я все равно не буду… как ты, – он улыбнулся через силу.
– Ну, вот и весенний денек, – рядом шлепнулись на стол кожаные перчатки, и Луар почувствовал тяжелые руки на своих плечах. – Солнышко-дождик-смерчик-бурька-солнышко… Ты сегодня очень хорошо работал, малыш.
– Это смотря с чем сравнивать, – Луар на мгновение коснулся щекой горячей жесткой ладони. – Если с пьяной старухой… да еще на сносях…
– Так. Пьяная старуха на сносях, – его собеседник озадаченно хмыкнул. – Мда-а… Бери-ка свое несчастное оружие да закрепим сейчас одну штуку…
Они повторили несколько комбинаций подряд, когда двери столовой распахнулись и на пороге встала темноглазая внимательная женщина. Луаров противник тут же опустил шпагу, давая понять, что урок закончен, потому что – и Луар знал это давно – его отец никогда не фехтует в присутствии его матери. Никогда. Будто оружие руки жжет.
За завтраком Алана долго и с пристрастием выясняла, почему, если волк – зверь, тигр – зверь, то лошадь, что, не зверь? А свинья? А корова?
Прислуживала новая горничная, Далла; Луар наблюдал, как она всякий раз краснеет, склоняясь над плечом его отца, краснеет мучительно, до слез. Он попробовал взглянуть на своего отца круглыми глазами этой девчонки – красавец, герой, полковник со стальным взглядом и мягким голосом, ожившее чудо, воплощенное сновидение, предел мечтаний и повод для горьких слез в подушку, потому что ничего, кроме просьбы подать салфетку, тебе, девочка, от него не услышать – хотя он добр и, может быть, не высмеет тебя, а если повезет, то ласково потреплет по загривку…
Посмеиваясь про себя, Луар сам с собой заключил пари, что, едва покинув столовую, Далла тут же благоговейно сгрызет вот эту недоеденную отцом горбушку; еще более его веселило, что мама, его проницательная мама совершенно ничего не замечает. Она слишком далека от этих маленьких житейских драм, ее это даже не веселит. При чем тут пунцовая горничная, когда на ее, матери, глазах полковника Солля атаковали по всем правилам богатые и знатные соискательницы, атаковали свирепо, вооружившись густыми сетями интриг, – но госпожа Тория Солль и тогда не замечала их в упор, будто их и не было…
Пряча невольную улыбку, Луар дотянулся под столом до отцовой ноги и, когда отец вопросительно на него глянул, указал глазами на пышущую жаром Даллу. Тот насмешливо прикрыл глаза – вижу, мол, что поделать, сынок, не ругать же девчонку, вон как старается.
Луар вздохнул и опустил глаза в тарелку. Далла прошла мимо, задела спинку его стула, присела в извиняющемся реверансе…
Он, Луар, всегда останется пустым местом для Даллы, для многих тысяч Далл. Рядом с отцом он выглядит так же привлекательно, как чахлый кустик в тени огромного цветущего дерева. Горничная или принцесса – что им за дело до неловкого, неуклюжего, невзрачного…
– Что это ты ничего не ешь, Денёк? – тихо спросила мать. В любую какофонию Луаровых мыслей ее голос всегда вплетался единственно чистой, уверенной нотой.
– Денек, Денек, тучка набежала? – деловито осведомилась Алана.
Он получил свое прозвище чуть ли не вместе с именем – мать говорила, что у этого ребенка характер, как весенний день: солнце-тучи…
Он усмехнулся и подмигнул расцветшей Алане; сестра боготворит его так же, как сам он обожает отца. Кто знает, как сложились бы их отношения, будь задиристая Алана чуть старше – но между ними разница в тринадцать лет, для пятилетней девочки восемнадцатилетний брат – чудо из чудес, третий родитель…
– Луар, ты думал, о чем я просила? – мать задумчиво потрогала висок. Она звала его «Луаром» только в особо серьезных случаях.
Честно говоря, он не думал. Если мать хочет, чтобы он поступил в Университет – он поступит, конечно, но и это, пожалуй, бесполезно. С младенчества он хотел стать воином, как отец, – но с отцом ему никогда не сравняться ни доблестью, ни умением, а вот мать… Ему никогда не сделаться таким ученым, как она. Голова лопнет.
– Я не знаю, – сказал он честно и едва удержался, чтобы не добавить: у выдающихся родителей дети обычно тусклые, как стекляшки.
Мать огорчилась; Луар чуть ли не кожей почувствовал, как она огорчилась – но виду не подала:
– Что ж… Если ты захочешь чего-нибудь другого… – она взглянула на отца, будто ожидая поддержки.
– Все-таки лошадь – это не зверь, – задумчиво предположила Алана. – Лошадь – значит зверька…
– Ты грустный или мне кажется? – спросил отец. Луар снова улыбнулся через силу.
Отец успел остановить руку влюбленной Даллы, навострившейся заново наполнить его бокал; от прикосновения своего кумира бедная девушка чуть не грохнулась в обморок.
– У меня к тебе будет разговор, Денек, – сказал отец, и Луар встрепенулся. – Погуляем… после
