Пятно прошлось по стене, на секунду осветив толстую вертикальную трубу и широкий люк на ее боку. Крышка люка была приоткрыта, оттопырена, будто презрительная губа.
Павла задрожала.
Пятно возвращалось, переползало с горы на гору, еще секунда – и Павла увидит в его свете собственную ногу, прикрытую одним только краешком наволочки…
Инстинкт помог ей безотказно.
За мгновение до неминуемого разоблачения инстинкт толкнул ее вперед и вверх. Преследователь опоздал всего на это самое мгновение – Павла подскочила к люку, сорвала крышку и швырнула ее преследователю в лицо, и это было еще мгновение, нужное Павле затем, чтобы, сдирая бока, кинуться в темноту люка – неизвестная труба не казалась ей страшнее преследовавшего ее человека.
Почему?
Она не думала. За нее решал инстинкт, может быть, тот самый, за которым так усердно охотились все эти исследователи, Барисы, да и Тритан…
– Тритан! – крикнула она за миг до падения.
Падение было мягким. На кучу все того же белья.
Кварцевые лампы.
Инстинктивно прикрывая глаза, Павла поднялась на четвереньки, ковыляя, добралась до закрытой железной двери – заперто!
За ее спиной что-то грузно упало в груду белья.
Другая дверь – стеклянная, за дверью – коридор, в конце его – женская фигура в белом, медсестра или прачка, вот она поворачивает голову, сейчас…
Павла схватила воздух ртом, готовясь закричать.
В этот момент на лицо ей с разгону опустилась широкая ладонь.
Гадость, которой невозможно дышать. Гадость, гадость!..
Темнота.
Глава седьмая
Переступив порог клиники, он почувствовал себя персонажем детского кино. Так называемого «детектива».
Их было, вероятно, полным-полно; неискушенный глаз вряд ли их видел. Даже Кович, со своим наметанным на всякие странности оком вычислил их только на половине пути.
За каждым поворотом. Как телеграфные столбы – с натянутыми между ними цепкими взглядами. Внешне безразличные и расслабленные, кто в белом халате, кто в синем, кто в комбинезоне электрика, кто просто сидит, неприметный, слушает радио…
Мягкий пол глушил шаги; улыбчивая медсестра вела Рамана каким-то кружным путем, он, пожалуй, сам бы не смог вернуться. А если и смог бы, то только изрядно поплутав.
Вышли к лифту; в зеркальном потолке его отразились белая шапочка медсестры, облезлая макушка Ковича и иссиня-черная шевелюра задумчивого, прикатившего на лифте парнишки. Под мятым костюмчиком случайного спутника прятались сноровка и мощь, на дне равнодушных глаз жил все тот же, цепкий профессиональный взгляд. Раману вдруг сделалось не по себе – в повседневной жизни люди не так часто следят друг за другом. Из каких специальных школ они притащили этих странных ребят? Да еще столько, чтобы хватило на каждый поворот бесконечного коридора?..
И, главное, зачем, спросил перепуганный внутренний голос. Чтобы хранить, беречь, не выпускать из виду ассистентку Павлу Нимробец, непутевую Павлу, которая еще два месяца назад никому не была нужна…
Все, о чем говорил Тритан Тодин – весь этот бред о пороховом заряде, подложенном под человечество – воплотилось в ионизированном и увлажненном воздухе пустынных коридоров. Атмосфера тревоги и несвободы. Та атмосфера, которую так сложно создать искусственно – особенно на сцене, особенно силами ленивых и добрых актеров…
Когда спектакль приходит к финалу, с трудом созданная атмосфера гаснет, исчерпав себя, тонет в аплодисментах. Кто будет аплодировать Павле Нимробец?..
– Пожалуйста, господин Кович, войдите…
Первым, что он увидел, был томик Вечного Драматурга. Его собственная книга, лежащая на краю маленького стола, как-то небрежно лежащая, будто забытая, хоть и на виду…
– Привет, Павла.
Прикрылась дверь за его спиной. Мертво прикрылась, наглухо, на замок.
– Привет, узница… Ты знаешь, что при дворе Лера четвертого опальные фаворитки призваны были носить огненно-красное?
Она механически посмотрела на свой спортивный костюм. Даже не улыбнулась; перевела глаза куда-то под потолок, он невольно проследил за ее взглядом и увидел стеклянный глаз объектива, замаскированный, но не очень тщательно.
– Нас смотрят? – спросил он упавшим голосом. Ситуация переставала быть объяснимой. То есть нормальной она давно перестала быть, но круглосуточная слежка…
Значит, он не сможет поговорить с ней о том, что интересует его больше всего. О главном.
– Как ты себя чувствуешь?
