Он мог бы позвонить заведующему труппой, с тем чтобы тот сам, официально, довел до ведома коллектива решение комиссии по нравственности… Кстати, а где документальное подтверждение? Где бумага с гербами, в которой «Первая ночь» объявляется закрытой для публичного представления?
Впрочем, все равно. Раман прекрасно знал, что по первому же его требованию ему предъявят и бумагу…
Он вполне мог бы переложить этот груз на заведующего труппой… да на кого угодно. Тем более, что до половины шестого утра казалось, что выбора у него так и так не будет – старая развалина, сраженная сердечным приступом, он не сможет встать с постели…
А в полшестого он додумался единой пригоршней принять все лекарства, оставленные врачицами из «Скорой».
И понял, что звонить завтруппой ни в коем случает не станет.
Никому не станет звонить. Отправится сам.
Из-под приоткрытой балконной двери тянуло холодом. Ночь была сырая и ветренная; лежа без сна, он вдоволь наслушался шелеста и скрипа, будто деревья, боясь предстоящей осени, поспешно изливали друг другу свои страхи…
Он с трудом поднялся, доковылял до ванной и, увидев в зеркале собственное лицо, грязным образом выругался.
Грязно – но очень тихо. Не потому что боялся смутить собственное отражение, а потому, что на громкие ругательства не хватало сил.
Звякнул входной звонок. Как-то очень осторожно, будто боясь потревожить; Раман дернулся и посмотрел на часы: шесть утра…
– Входите, – хотел крикнуть он, но крика не получилось; стянув с крючка ободранный полосатый халат, он побрел в прихожую – правая нога босая, левая – обутая в тапочек с черным синтетическим ворсом.
На лестничной клетке стояла Павла Нимробец. В большой, не по росту, мужской куртке; она отшатнулась, увидев его лицо, а он испугался, встретившись с ней глазами.
Потому что глаза были сухие и лихорадочные, совершенно больные, сумасшедшие.
– Я удрала, – виновато пробормотала она, кутаясь в куртку. – Я от них… дураков… сбежала… Но у меня маячок. Мне все равно не сбежать…
– Павла…
– Тритана убили, – сказала она как-то даже весело. – Сон его был глубок… но смерть пришла совершенно не естественно, потому что его застрелили в Пещере из этого… самострела… а он говорил, что в Пещере самострелов нет…
– Павла?!
Он втащил ее в квартиру, огляделся, как слепой, кинулся к телефону, на ходу прикидывая, кто сейчас нужнее – психиатр, кардиолог, гинеколог, Второй советник?!
– Не надо! – вскрикнула Павла за его спиной. – Не надо никому звонить…
Он беспомощно опустил трубку на рычаг.
– Больницей пахнет, – сказала Павла шепотом. – Вы… чего это, а?..
– …Стимуляторы, – повторил Раман вежливой аптекарше. – Чтобы бодрствовать как минимум двое суток подряд. Мне необходимо для работы.
– Господин Раман, – вежливая аптекарша ужаснулась. – Стимуляторы в сочетании с целой батареей сердечных…
– Сердечные – не для меня, – соврал он терпеливо, хотя весь его вид, включая отекшее лицо и больные глаза, говорил совершенно об обратном.
– Господин Раман, обязательно проконсультируйтесь с врачом…
– Обязательно.
Он вышел из аптеки, прижимая к боку ярко-красный увесистый кулек; напротив подъезда, на улице Кленов, стояла длинная серая машина. Стояла себе спокойно, не прячась, не выключая фар – просто серая машина, семь утра…
«Охраняющая и Познающая вечно тянут в разные стороны».
Значит, это люди Охраняющей предпочитают серый всем другим цветам? По крайней мере если речь идет о машинах?..
Возможно, я и виноват перед тобой, егерь Тодин, думал Раман, одолевая пять ступенек до лифта. Ты будешь смеяться – но мне кажется, что мы не договорили, думал он, дожидаясь, пока тяжелая туша в затянутой сеткой шахте сползет вниз и откроет двери. Мы не доспорили – а последний аргумент, как оказалось, не за мной и даже не за тобой, а ведь ты знал, что так обернется, егерь Тодин, если бы ты в нужный момент отошел в сторону – цел бы остался, и мы бы еще поговорили…
Впрочем, тогда говорить нам было бы не о чем.
Семь ноль пять, серая машина по-прежнему стоит у подъезда, но Павла может не беспокоится – никто ее не тронет. На многих мониторах спокойно дремлет зеленый светлячок, вот она, угрожающая цивилизации Павла, которой осталось жить еще целых двое суток…
Потому что даже со стимулятором на третьи сутки она, наверное, все-таки захочет спать, и сон ее будет глубок.
Он позвонил в приемную Администратора – там удивились, но вежливо согласились записать его, всемирно известного режиссера, на прием на будущий вторник.
