перекладывали яйца, возились с механизмами.

Котлован был глубок и сужался книзу. На стенах его, ярус за ярусом, гнездились огневухи: старые, юные, способные и неспособные нестись. Здесь были личинки, очень опасные, заточенные в клетки из закаленной и заговоренной стали. Яйца горами лежали в решетчатых лотках. Надо всем этим возвышалась железная стрела, похожая на колодезный журавль, со стальной люлькой на цепи.

– Изготовились! – прокричала Яска повелительным, почти мужским голосом. – Пошел!

Дрогнула стрела. Звякнула, натягиваясь, цепь. Развияр невольно ухватился за край люльки. Работники, управлявшие «журавлем», кряхтели от натуги.

Люлька соскользнула с края помоста и закачалась. Развияр оказался зависшим будто над огромной печью; работники понемногу отпускали цепь, и люлька опускалась. Яска сжимала в руках приспособление, похожее на обыкновенный печной ухват.

– Ты храбрая женщина, – сказал Развияр.

Яскины глаза блеснули из-под шлема:

– Ты только теперь узнал?

Он улыбнулся под кожаным забралом. Люлька опускалась все ниже, все труднее становилось дышать.

– Развияр, – Яскина рука вдруг взяла его за локоть. – Откажись от похода на Мирте.

– Не слышу.

– Чего тебе не хватает? У тебя все есть! Ты великий властелин!

– Ничего не слышно в этом треске.

– Вокруг полно земли, которую ты можешь взять силой оружия! Земли и людей! Иди хоть на Каменную Стрелку, хоть в Пузатый Бор… Оттяпай кусок у Империи! Если совсем не можешь без этого… без войны.

– Ну и жарища тут… Губы трескаются.

– Золотые неподвластны магии, – Яска говорила очень быстро, их шлемы соприкасались. – Они не проиграли на море ни одного сражения. Маг может устроить шторм, вихрь, но море – это не суша, Развияр, море взбунтуется все, со дна до неба, и маг утонет, а их корабли – удержатся на плаву. Они великие кормчие… Великие воины. Я не знаю даже, когда они лгут, а когда говорят правду. Их невозможно запугать. Это страшные люди…

– Очень добрые, – вырвалось у Развияра.

– Они не любят гекса, но никто не любит гекса, Развияр. Золотые, по крайней мере, не людоеды.

Он вспомнил ночь на плоту и свитки из человеческой кожи, которые он жег, бросая в огонь жаровни.

В яме, где трещал огонь, тихих слов невозможно было расслышать под шлемом, но Яска расслышала.

– Ты хочешь отомстить за себя? Или за свое племя? Что, кому ты хочешь доказать?!

Люлька опустилась почти до самого дна и остановилась, покачиваясь.

– Это здесь, – сказала Яска совершенно другим, деловитым голосом. – Смотри.

Они поднялись наверх через час. У Развияра раскалывалась голова от духоты и жара, он со вздохом облегчения стянул с себя кожаный шлем и жадно принялся умываться. Длинные Яскины волосы были туго заплетены на затылке; женщина сначала напилась и только потом смыла сажу с высоких белых скул. Жестом отослала слуг, и те удалились на почтительное расстояние.

– Ты доволен?

– Да, – он выпрямился, позволяя каплям свободно бежать по щекам. – Яска, с таким оружием мы непобедимы.

– Нет, – она выдвинула вперед нижнюю губу. – Никто не бывает непобедимым. Помнишь, что ты говорил о магах: «Это обратная сторона могущества. Они так свыкаются со своей силой, что начинают недооценивать простых людей».

– Ты запомнила? И помнишь до сих пор?

– Да. Я еще пообещала тебе быть мудрой.

– Сдержала обещание, – Развияр улыбнулся.

Яска не ответила на его улыбку:

– Мудрый удержал бы тебя, Развияр.

Он обнял ее, как обнимал в юности. Прижал к себе, погладил по голове. Коснулся губами лба. Она осторожно высвободилась:

– Ты знаешь, что Лукс мне верен? Что, кроме меня, у него нет женщин ни в замке, ни в Нагорье?

– Все мужчины так говорят, – Развияр поперхнулся фальшивой фразой.

Яска помотала головой, сразу напомнив себя-девчонку:

– Я маг, если ты заметил. Мне кое-что открыто… Лукс меня любит всю жизнь. А я люблю тебя, – Яска подняла голову, в небо, перепачканное дымами из труб над котлованом. – Который не пропускает ни одной хорошенькой юбки. Который никогда, ни разу в жизни не сделал так, как я просила. А всегда поступал по- своему… И когда же поход, Развияр?

Послы от Императора прибыли на огромной белой крыламе. Их встречали сдержанно, но учтиво.

Послов было двое – разодетый чиновник, несущий себя, как хрустальную вазу, и маг – относительно молодой, молчаливый мужчина. Чиновник не снизошел до приветствия. Маг обежал глазами зал приема, и взгляд его остановился на Яске.

Женщина чуть заметно ухмыльнулась.

В присутствии магов оба переговорщика – чиновник и Развияр – говорили только правду. Чиновник выразил скорбь, Развияр выразил сожаление; чиновник выразил озабоченность, Развияр выразил уверенность. Маги стояли лицом к лицу, сверля друг друга взглядами. Оба перстня – бирюзовый и ярко- желтый – горели в полную силу.

– Мирте? – переспросил чиновник. – Однако…

И подумал: проклятый гекса разобьется о мощь Золотых, как глиняная чашка о мраморную стену.

Глядя на него, Развияр подумал, в свою очередь: некоторое время можно не ждать неприятностей со стороны Империи.

Маги подтвердили искренность намерений обеих сторон. Был подписан договор, многословный, на атласной бумаге. После сокрушительного поражения в Нагорье, после гибели мага, армии и крылам Император вынужден был считаться с новым соседом – опасным, непредсказуемым, заполучившим в союзники несговорчивых нагоров, захвативший власть над Фер.

– Мирте, – сказал чиновник, будто раздумывая вслух. И подумал: после того, как тебя разобьют, Император унаследует все твои владения.

Глядя на него, Развияр подумал: жди, счастливец.

На другой день крылама улетела; кроме чиновника и мага, на ней убыл сотник Бран, отряженный послом в Империю. Сотника должны были принимать с роскошью и честью, как императорского родича; он же призван был служить заложником на случай, если Развияр нарушит данное слово и потревожит границы Империи.

Прощаясь, Бран долго не решался обнять Развияра, а потом все-таки обнял.

– Будь осторожен, повелитель.

– До свидания, Бран. Ты простил меня?

– Я не смею прощать тебя или не прощать… Но будь осторожен! Не приноси больше жертвы ему!

Развияр усмехнулся:

– Обещаю тебе… что буду осторожен.

В день отъезда властелина в его великий поход Сонна, экономка, отпустила молоденьких горничных поглазеть на процессию.

Карьеру Сонны ставили в пример деревенским девушкам, только что взятым в замок: глянь-ка, еще вчера стояла в толпе у ворот, а сегодня уже и выслужилась. Двойню повелителю родила, но ее не