Вероятно, он хотел пошутить. Он хотел спрятаться всего лишь на минутку – но там, в камышах, его посетила очередная гениальная идея, и он немножко забыл и о времени, и о приятелях, и о жене…

Так чего можно ждать от такого человека?!

Ирена вздохнула сквозь зубы и натянула на голову казенное одеяло.

Следователь показал ей фотографии с места преступлений. Она глянула мельком – и в ужасе отвернулась:

– Нет… я не могу на такое смотреть.

Следователь скептически поджал губы:

– Вы действительно столь чувствительны?

– Вы меня не заставите смотреть на это, – повторила она, чувствуя, как немеют щеки от отлива крови. – Это…

Она замолчала.

Что же ты сляпал, чудовище?! Не оправдывайся, что, мол, в нашем «внешнем», настоящем мире и не такое бывает… Ты слепил МОДЕЛЬ – ты отвечаешь за это… за эти фотографии тоже…

Ирена подняла глаза к белому потолку. Как будто ожидая встретить насмешливый взгляд бывшего мужа.

– Я невиновна, – повторила она через силу. В сотый, наверное, раз.

Следователь смотрел внимательно, и впервые за все время их знакомства его взгляд не был сосущим. Тяжелым – да, но на дне глаз появился… вопрос, что ли. Как будто он допустил вдруг в свое сознание крамольную мысль: а что, если она не врет?..

Ее ввели в маленькую комнатку, где вчера поджидал ее профессор восточной литературы; она обрадовалась было новой встрече – но оказалось, что в кожаном кресле сидит теперь совсем другой человек.

Охранник проводил ее – и вышел. Ирена изумленно оглянулась – за прошедшие несколько дней она почти привыкла, что наедине ее оставляют только со следователем…

– Добрый день, госпожа Хмель… Присядьте, пожалуйста.

Она опустилась в кресло напротив. Человек молча разглядывал ее – не считая нужным прятать изучающий взгляд за подобие вежливого разговора.

Ему было лет сорок. Очень гладкая кожа, очень жесткие блестящие волосы, очень чисто выбритые щеки. Свежий, отдохнувший господин. Как после лыжного курорта…

И в то же время в нем было что-то от Анджея. Любопытство исследователя. Бескорыстная любознательность, обаяние прозектора. Искренняя симпатия к препарируемому существу.

Они молчали минут пять.

– Меня зовут Ян Семироль. Возможно, вам приходилось слышать мою рабочую кличку – Упырь. Я адвокат… Ваши коллеги, среди которых есть известные и уважаемые люди, попросили меня взяться за вашу защиту.

Ирена молчала. Ухоженный и красивый господин Семироль внушал ей безотчетную тревогу. Понемногу переходящую в страх.

– Мои услуги дорого стоят, – адвокат усмехнулся. – Кроме того, прежде чем браться за дело, я должен ознакомиться и с материалами, и с обвиняемым… Ваши материалы я видел. Теперь хочу с вами поговорить.

Ирена опустила голову:

– Я невиновна.

– Должен вас огорчить. Огромное множество обвиняемых говорит то же самое… Итак. Вы отсутствовали десять месяцев. Почему вы не хотите сказать, где вы были?

Ирена помолчала.

За долгие часы, проведенные в камере, она успела придумать несколько вариантов ответа на этот вопрос. Самый простой был – сослаться на амнезию, потерю памяти, ведь, если верить телесериалам, около половины взрослого населения любой страны теряют память хоть раз в жизни…

Но, во-первых, какому-нибудь медику наверняка удастся поймать ее на вранье. А во вторых… эта версия как бы лишала Ирену права голоса. «Я никого не убивала» – «Откуда вы знаете? Вы ведь потеряли память!»

Она поежилась. Ей невыносима была сама мысль, что кто-то – пусть даже этот вот адвокат – считает ее способной на ТАКОЕ… Более того, реально ЭТО совершившей…

Время шло. Адвокат ждал ответа.

– Это моя личная… тайна, – сказала Ирена глухо. – Я… не могу ответить на этот вопрос.

Адвокат кивнул – как будто немотивированное упрямство подследственной доставило ему удовольствие:

– Ладно… Вы часто моете руки?

Она молчала, сбитая с толку.

– Ну, после того, как прикоснетесь, скажем, к дверной ручке… есть желание вымыть руки с мылом?

– Иногда есть. Иногда нет… Если ручка не грязная…