Утром она внимательно вглядывалась в лица однокурсников. Щеки ее казались более розовыми, чем обычно; проклятый философ нюхом учуял ее романтическое настроение, попросил остаться после пары и долго что-то втолковывал, нежно водя пальцем по строчкам Анниного реферата…
Он отпер ворота большим нержавеющим ключом. Загнал в гараж машину – колеса то и дело пробуксовывали в снегу; почтовый ящик был переполнен, из щели для писем и газет розовым языком торчала какая-то рекламная открытка. Порог, ровно припорошенный снегом, походил на стол под крахмальной скатертью; рифленые ботинки Влада припечатали это великолепие, возвестив тем самым любопытному почтальону, что «этот ненормальный» наконец-то вернулся домой.
Почтальон когда-то даже сообщил в полицию. Он уверен был, что Влад – темная личность, что честные граждане так себя не ведут. Влад подарил участковому книжку своих сказок «Для самых маленьких», и этим инцидент исчерпался, но почтальон с тех пор невзлюбил его еще сильнее и распускал по округе самые гадкие и вздорные слухи. Правда, Влада это вовсе не касалось, знакомых и соседей у него в округе не было, он выбрал этот дом именно за его уединенность…
…Как раз накануне консультации по философии Анна пришла в аудиторию с железной брошкой на свитере. Она казалась подавленной, от румянца не осталось и следа, кто-то из приятельниц нелестно высказался в адрес дешевого украшения, Анна сделала попытку снять брошку – но в конце концов оставила…
Вечером того же дня Влад пришел к философу домой. Дверь открыла жена – дородная дама в полосатом махровом халате. Влад сунул ей в руки желтую, как цыпленок, розу и с улыбкой попросил позвать господина такого-то.
Из квартиры доносились детские голоса; философ вышел, на лице его имелась удивленная улыбка. Даже дома, застигнутый врасплох, он выглядел франтом: на вельветовой рубашке не было ни морщинки, домашние брюки не пузырились на коленях, лестничную площадку заполнил запах одеколона. Влад на секунду увидел себя со стороны – плохо одетый, плохо выбритый юноша с лихорадочным огоньком в глазах; бирюк, сумасшедший, студент-троечник. Кому поверят, если дело дойдет до разбирательств? Ясно же, кому поверят, а кого отчислят по дисциплинарным соображениям…
Он заговорил, глядя в прищуренные голубые глаза философа; с каждым его словом эти глаза суживались все больше. Наконец, его собеседник сделал попытку уйти, не говоря ни слова; Влад двумя руками ухватился за ворот чистой вельветовой рубашки, рывком притянул лицо философа к своему лицу и сказал, глядя в щелочки-глаза, что вот эту морду, которая перед ним, он превратит в кровавый блин на глазах у всех студентов, прямо в аудитории…
Философ не дослушал, рванулся, с треском обрывая воротник, и крикнул жене, чтобы вызывала полицию. Влад подставил ногу, не давая возможности захлопнуть дверь; из дальней комнаты выглянули две девочки, лет восьми и лет двенадцати, испуганно вцепились друг в друга.
– Оставьте ее в покое, – сказал Влад философу. – Или будет хуже.
В коридоре снова показалась дородная дама в махровом халате. Остановилась, внимательно глядя Владу в лицо; обернулась тяжело дышащему, в рваной рубашке мужу:
– Так вызывать полицию?
В ее угрюмом взгляде и тусклом голосе было нечто, заставившее философа полностью потерять самообладание, удариться в ругань, в крик, в визг; только тогда Влад ушел.
Да, он ушел; на экзамене философ даже не смотрел в его сторону. Влепил тройку; Анна, лучшая студентка и отличница, получила «четыре». Вместо двух кусочков масла в глазах философа плавал теперь лед. Чтобы замести следы, он не поставил в этот раз ни одной «пятерки», чем вызвал всеобщее возмущение и легкую бурю в деканате.
Это четыре, это все-таки не пять, укоризненно сказал во Владовой памяти очень знакомый голос.
Анна чуть не плакала от обиды и несправедливости. Философ подвергся всеобщему молчаливому остракизму; Влад попытался было встретиться с ним еще раз – в подворотне, – но хитрый франт был очень осторожен и не попался.
Он проснулся в семь утра оттого, что снова ощутил себя в поезде. Будто он спит, не раздеваясь, в купе для проводников, а кто-то из пассажиров колотит в дверь и громко жалуется, что в вагоне холодно.
Он целый год проездил проводником на разных направлениях, с разными напарниками, а иногда и вовсе один. Поезд – это всегда люди, и всегда новые, вот только с напарниками иногда возникали проблемы, ведь поезд – это еще и очень тесно…
За этот год его внутренний счетчик откалибровался почти до совершенства. Влад точно ощущал, сколько прикосновений, сколько разговоров за бутылкой водки, сколько часов молчаливого присутствия потребуется для того, чтобы тот или иной человек ощутил дискомфорт, расставшись с ним. И всегда менял напарников раньше, чем те успевали по-настоящему
В комнате действительно было холодно. Конечно, не как в зимнем вагоне, где кончился уголь, но все- таки Влад замерз.
Включил обогреватель. Натянул свитер поверх халата. Пошел на кухню, сварил себе кофе, пора было бы согреться – но озноб не проходил.
Простуда? Или усталость после поездки, недосып?
Он включил компьютер, посадил Гран-Грэма слева от клавиатуры, просмотрел написанное вчера вечером. «– Ты обманываешь, – сказала Дея. – Я не верю тебе. Разве можно верить троллю? – Но я только наполовину тролль, – честно ответил Гран-Грэм. – Говорят, что мой папаша был человеком. Или даже эльфом. Ты же видишь мои руки, да и пятки у меня вполне человеческие… – Я не вижу твоей души, –
