Ему вдруг захотелось сесть в машину, подкатить к желтому зданию и вызвать патруль; вместо этого он подошел к лежащей Ивге и сел рядом.

Хорошая защита. Отменное здоровье. Кровь – ерунда. Просто кровь из носа, и уже свернулась. Запеклась на рыжих волосах…

Он вдруг вспомнил, как в детстве простаивал часами у стальной решетки, в зверинце, у клетки с лисами. Единственный лисенок, родившийся в неволе, грязное забитое существо, в которое чем только не бросали и как только не дразнили – этот самый лисенок ждал его, забившись за дощатый домик, а дождавшись, полз на пузе через всю клетку, и протянутая сквозь прутья рука хватала воздух в каких-нибудь нескольких сантиметрах от острой страдальческой морды. Куда потом девался лисенок? Что отвлекло Клавдия от тягостных посещений зверинца?..

Все, хватит сантиментов. Он – Великий Инквизитор, чуть было не прибивший насмерть молодую неучтенную ведьму.

Вода в канистре была неожиданно холодной. До ломоты в зубах. Это хорошо.

Ивга ловила в ладони тугую, неэкономную струю; брызги мгновенно промочили ей свитер, но это плевать, свитер и без того пропал. Столько крови… Что за мерзкое лето, когда надо ходить в свитере. В прошлом году в это самое время стояла жара…

Простые мысли ни о чем были защитной реакцией. Ивга не сопротивлялась – думала о траве и об одуванчиках. О погоде, о скором дожде, о незамысловатом узорчике, нарисованном в уголке ее собственного носового платка. Купленного в галантерейном магазине два месяца назад…

– Что болит?

Болело, кажется, все. Но как-то нехотя, тупо. И при любом повороте головы темнело перед глазами.

– Что ж вы со мной возитесь? Сдайте в изолятор да и дело с концом…

– Приляг на спину. Платок на лицо.

Она выбрала место, где не было одуванчиков. Не хотелось тревожить белые шапки; раз собьешь – назад не вставишь…

– Очень больно было?

Нестерпимо, подумала она. Преодолевая головокружение, пожала плечами:

– Ерунда… Так, немножко…

Ее голову приподняли; через секунду ее затылок лег на жесткое и теплое. На чьи-то колени, причем в первый момент прикосновения ее будто дернуло слабым разрядом тока.

– Не дергайся… Так надо… Родители у тебя живы?

– Зачем…

– Просто так. Интересно.

– Мать. Я ей с полгода не писала.

– Не любишь?

– Люблю… Потому и… думала – устроюсь… тогда напишу, вроде как порадую…

– Может, она болеет? Может, ты ей помочь должна? Если не писала как ты знаешь, что она жива- здорова?

Ивга помолчала. С трудом подняла веки; в небе было пусто. Безоблачное бесптичье.

– Мне брат сказал… ну, в общем он хороший парень, надежный. Старший брат. Младший – тот лоботряс… Сказал – поезжай. Если объявишься – и тебе будет хуже, и всем. Ведьмы – они все безродные?

– Не все. Но большинство.

– Шестьдесят два процента?

Мимо прокатила машина. Чуть замедлила ход – но не остановилась.

– Назар не станет… никогда на мне не женится. Он не может жениться на ведьме. Это нормально. Вы ведь тоже не смогли бы.

Инквизитор чуть усмехнулся:

– Я… Я. Я бы смог. Наверное.

От удивления она даже чуть привстала. Слабость тут же взяла свое – Ивга опустилась обратно, пережидая головокружение.

– Скажи, Ивга. Ты помнишь, что ты мне говорила?

– Я приношу извинения, – выдавила она через силу.

– Извинения не приняты. Помнишь? Могла бы повторить?

Она помолчала.

– Нет. Я… забыла.

– А откуда те слова взялись, помнишь?

– Не знаю…

Кровь, которая совсем было остановилась, полилась опять. Ивга прижала к лицу мокрый платок.