под потолок сизую струйку дыма.
Мавин пожал плечами:
– Мне нравилось так думать, патрон. Это помогало мне… в работе.
За окнами кураторского кабинета светало. Клавдий подумал, что следует немного поспать. Прежде чем влезть в плавки и отправиться на золотой пляж, вымечтанный пляж, раскаленную губу ласкового теплого моря…
– Я и плавок-то не захватил, – сказал он вслух. Федора потупилась, Мавин вымучено улыбнулся:
– Разгар сезона… Странным образом совпавший с… я бы назвал это «временем неожиданных наследниц». Скажем, умирает от сердечного приступа уважаемая дама, не старая еще хозяйка парикмахерского, к примеру, салона… И является наследница, как правило, из глухого поселка. И… ну что ей надо?! После короткого упадка салон снова оживляется, причем клиентура остается во многом прежней… И – вал пациентов для психиатрической клиники. Несколько инфарктов, несколько немотивированных убийств, внезапный выигрыш в лотерею, какая-то маникюрщица, скажем, внезапно начинает петь и взлетает на вершину эстрадной славы… И тогда мы идем их брать. Как правило, слишком поздно. Ведьмачье гнездо уже расползлось, пустило щупальца; парикмахерши, они почему-то особенно…
Мавин осекся, будто не в состоянии подобрать слова.
– Вплетают клиенткам «жабьи волоски», – бесцветным голосом сообщила Федора. – Опять же, остриженные ногти, волосы… По заказу? Чьему? Кто закажет сумасшествие горничной из скромного мотеля, которая на один визит в шикарный парикмахерский салон копит деньги полгода? Зачем?..
Клавдий поднял брови:
– Но ведь маникюрша отчего-то запела?
– Маникюрша… – Федора раздраженно поморщилась. – Мы проверяли ее десять раз. Она – побочный продукт. Или чья-то злая шутка.
Мавин вздохнул:
– А ведь в Однице не так мало парикмахерских, патрон. И разного рода салонов, где рядом с невинной татуировкой сплошь и рядом рисуют на коже наивных клиентов клин-знак и насос-знак. И увеселительных заведений, где… – Мавин засопел. – Я уж молчу о тысячах гостиниц, ресторанов, массажных кабинетов, частных клиник, площадок для выгула собак…
Клавдий утопил окурок в громоздкой и безвкусной мраморной пепельнице:
– Мавин, я всегда думал, что ты знаешь округ, в котором работаешь. Более того – когда ты брался за эту работу, ты знал, на что идешь; теперь ты сообщаешь мне с обиженным лицом: огонь, оказывается, больно жжет, а оса кусает…
Мавин снова снял очки, открывая взору Клавдия болезненно-розовый след оправы на переносице:
– Тем не менее в Однице спокойно, патрон. Внешне, по крайней мере, спокойно; ради этого мы… ладно. Но эпидемия, к примеру, случилась в Рянке, а не…
– Не зарекайся.
Мавин встретился с Клавдием глазами – и вдруг побледнел так, что даже розовая полоска на переносице слилась с кожей:
– Что? У нас? В Однице? Что?!
– Мне надо сделать одно дело, – Клавдий задумчиво пересчитал сигареты, оставшиеся в пачке. – Я очень должен говорить с вашими смертницами. С теми десятью приговоренными, которые еще не казнены… Не надо так смотреть, Федора. Мне понадобится допросная и… И, возможно, я буду их пытать.
Юлек не знал, что в самый день своего рождения Клаву довелось пережить новый шок.
Нехорошее предчувствие проклюнулось уже на автобусной остановке, где он по обыкновению соскочил с рейсовика, чтобы по безлюдной весенней тропе полчаса шагать до спортбазы. Никаких внешних причин тому не было – ни звука, кроме отдаленного вороньего кара, ни запаха, кроме обычного духа мокрой земли, ни постороннего следа на осевшем ноздреватом снегу – но Клав напрягся, и во рту моментально сделалось сухо.
Привычный путь он преодолел почти вдвое быстрее. У ворот спортбазы стоял микроавтобус – желтый, с цветной мигалкой. Клаву показалось, что ноги его по колено увязли в земле.
Сволочи!..
Он уже почти видел тесный хоровод, в центре которого корчится девичья фигурка в купальнике змеиного цвета. Он уже почти ощущал под стиснутыми кулаками теплую, окровавленную плоть ее палачей. И он всеми силами рванулся туда, вперед, где, один против многих, он все равно сумеет защитить…
Он не сделал и шага.
Вдох. Выдох. Медленно сосчитал до десяти и двинулся вперед спокойно и неторопливо, и не лице его никто, никакой наблюдатель не прочитал бы ничего, кроме удивленного пацанячьего любопытства.
Чугайстры не танцевали. Их было четверо, они расхаживали по берегу тронутого льдом залива, курили и перебрасывались деловитыми репликами; даже не успев прислушаться, Клав понял, что танца
А значит, Дюнка…
Клав почувствовал, как к бледным онемевшим щекам приливает горячая, шипучая кровь. Дюнка… есть. С ней ничего не случилось. Ее не поймали…
С днем рождения, Клав. Сегодня ты счастливец.
Его давно заметили. Он выждал еще – ровно столько времени, сколько потребовалось бы бойкому пареньку на преодоление естественной робости. Потом несмело шагнул вперед:
