Багажник был вскрыт изнутри, как консервная банка. Топорщились смятые, кое-где надорванные края.
Аспирин стоял долго, минуты три, и смотрел. Дождь становился сильнее.
– Отпусти меня, – сказал наконец Аспирин.
– Ты стрелял в Мишутку, и я никогда тебе этого не прощу.
Он повернул голову и увидел, что плюшевый медвежонок лежит у нее на руках, и что кое-где из него торчит вата.
– Я ничего тебе не сделал, – сказал Аспирин. – Я… только однажды тебя пожалел. Случайно.
– Случайно, – повторила Алена чужим отстраненным голосом. – Ничего не изменить. Теперь ты будешь делать то, что скажу я, или умрешь.
В половине первого ночи они въехали во двор. Аспирин бросил машину под окнами, чего не позволял себе никогда, ни за какие коврижки. Впрочем, машина с раскуроченным багажником уже не представляла прежней ценности.
Консьержка тетя Света ахнула и отшатнулась.
– Авария? Леша, авария, да?!
– Да, – сказал Аспирин, прикрывая ладонью лицо.
– Занесло и врезались в столб, – ясным голосом сообщила Алена.
В квартире она первым делом выложила на кухонный стол пистолет.
– Спрячь, – сказала с брезгливостью.
Аспирин заперся в ванной. Долго разглядывал себя. На левой щеке кровоточили зарубки-царапины, всего четыре штуки. Еще одна царапина на шее – длинная, но неглубокая. Ухо раздулось. Вокруг глаза наливался синяк. На плече кровоточила ссадина. Все это было сущими пустяками, если вспомнить участь несчастных бомбил…
– Не плачь. Я знаю, тебе больно. Но я с тобой. Все будет хорошо…
Он приоткрыл дверь ванной.
Алена сидела на кухне, на коленях у нее лежал медведь, в руке была иголка с ниткой. Алена шила сосредоточенно, как хирург, ласково приговаривала:
– Потерпи. Ничего не будет заметно. Я хорошо зашью. И следа не останется.
Аспирина передернуло. Он снова заперся и сел на край ванны.
Все равно, кто она такая, ведьма или пришелица из космоса. Все равно, кто
Минут через пятнадцать в дверь постучали.
– Чего? – спросил Аспирин.
– Мне надо помыться, – сказала Алена. – Пусти меня, пожалуйста.
– А если не пущу? Он выломает дверь?
– Если не пустишь, я умоюсь на кухне, – сказала Алена после паузы. – Мне не так много от тебя надо. Не трясись.
– Я трясусь?!
Он открыл дверь. Алена стояла перед ним – мокрая, перепачканная землей, жалкая, с неумолимым блеском в голубых глазах. Мишутка покоился у нее на руках, смотрел пластмассовыми зенками.
– Мойся, – сказал Аспирин сквозь зубы. – Чтобы тебя смыло.
Алена не ответила.
Аспирин нашел в баре бутылку армянского коньяка, страшно дорогого, припасенного на праздник. Распечатал и отхлебнул. Показалось мало; он лег, пачкая простыни кровью, которая все сочилась, не переставая. Отхлебнул еще.
Подумалось: а может, сожрать пачку снотворного, заглотать коньяком и – бултых в постельку?
– Чтоб тебя смыло в канализацию к чертям собачьим, – сказал он, слушая шум воды в ванной. – Дождешься, я спалю хату вместе с твоим… Хата застрахована… а он – нет!
Он засмеялся, довольный такой удачной мыслью. Представил, как обливает дом изнутри бензином и бросает спичку, и уходит, заперев снаружи бронированную дверь…
…И как эта дверь сносится с петель – изнутри. Нет, так не пойдет, надо сразу – мощным взрывом…
Вспомнилась мертвая собака в подворотне. Вот именно так – разорвать пополам…
Он поднялся, полез в письменный стол, отыскал свой иностранный паспорт. Визу надо делать заново.
При большом скоплении людей эта тварь не решится на него напасть. А если решится – будут свидетели. Тогда Асперина не упекут в сумасшедший дом, если он расскажет всю правду…
Всю правду?
Морщась, преодолевая боль, он сел к столу и включил ноутбук.
