вокруг головы ее распущенные волосы. Они были длинные, покрывали ей всю грудь, до самого живота. Я тащил ее с такой силой, что со стороны можно было подумать, будто веду ее в полицейский участок или что она потеряла рассудок. Мне же она казалась прекрасней, чем я смог бы когда-нибудь выразить словами. Я был так же пьян, как и она, – просто оттого, что смотрел на нее. Она же без конца повторяла, чтобы я оставил ее в покое.

– Оставь меня.

Она не кричала. Просто просила, с неизменной кротостью, к которой порой примешивалось удивление, ведь я упорно не прислушивался к ее мольбам.

– Тебе нужно идти, – говорил я.

Я повторял, что так нужно, ничего не объясняя, да и знал ли я сам, нет, не знал, почему это так уж необходимо, чтобы она шла и шла дальше. Временами она верила мне и несколько минут послушно переступала ногами. Потом хмель снова брал свое, и она опять, в который раз, просила оставить ее в покое, всячески стараясь затормозить мое продвижение вперед. Тогда я снова принимался убеждать ее, что ей непременно нужно идти дальше. Ни на секунду не терял я надежды, что в конце концов мы доберемся с ней до площади. И мы добрались. Как и я, она машинально уселась на террасе первого же попавшегося кафе, того самого, где всего какой-нибудь час назад сидел я. Откинула голову на спинку стула и не двигалась, сидя спокойно, с закрытыми глазами. Подошел официант. Тот же самый, что и утром. Узнал меня и поздоровался. Потом как вкопанный встал перед нами и не сводил с нас глаз. Все понял и вежливо улыбнулся.

– Одну минутку, – попросил я. Он сразу отошел. Я нежно позвал ее:

– Анна…

Она открыла глаза, я убрал ей назад волосы. Она совсем расслабилась. Ей было очень жарко, намокшие волосы прилипли ко лбу.

– Сейчас мы возьмем мороженое, – сказал я.

Подозвал официанта, стоявшего в нескольких метрах от нас и не сводившего с нас любопытного взгляда. И заказал ему две порции мороженого.

– С каким ароматом?

Этот вопрос вызвал у меня приступ смеха. Он снова все понял.

– Думаю, ванильное, – посоветовал он. – Оно лучше всех остальных.

– Нет, – запротестовала она, – не хочу никакого мороженого.

Официант посмотрел на меня вопросительно.

– Два ванильных, – подтвердил я.

Она не возражала. Глядела на прохожих. Теперь их было много. Уже близился вечер. Однако грузовики по-прежнему шли непрерывным потоком. И обычных автомашин в этот час тоже хватало. Вернулся официант с двумя порциями мороженого. Мороженое оказалось не из лучших. Она съела одну ложечку, поморщилась и перестала. Потом с каким-то смутным интересом стала наблюдать, как я ел свое. Я покончил с ним, выскреб до дна. На бульваре образовалась пробка, и вся площадь была запружена грузовиками и автобусами. Два автобуса остановились прямо напротив нашего кафе, один полный девочек, другой – мальчиков. Все автомашины одновременно гудели клаксонами. Мальчишки пели «Подле моей блондинки», а девочки одновременно с ними распевали какую-то английскую песенку. Перед автобусом с мальчишками стоял еще один, с пожилыми американками, растроганно смотревшими на ребят. Шум был невообразимый. Она зажмурилась, явно с трудом перенося все это. Совсем не понимая происходящего и в то же время будто смирившись, как если бы я перенес ее с яхты на эту террасу, пока она спала. Лицо ее было по-прежнему печальным. Но она уже немного протрезвела.

– Ты не ешь свое мороженое?

– Оно не очень вкусное.

Она сморщилась, силясь улыбнуться.

– Но нельзя же оставлять его, – заметил я, – официант может обидеться.

Она сделала еще одну попытку, но нет, опять бросила.

– Не могу.

Мимо нас проходило немало матросов и солдат всех национальностей. Шли они по двое. Перед нашим кафе замедляли шаг и пялились на эту женщину с распущенными волосами и каким-то глупым, испуганным лицом.

– Пожалуй, тебе надо выпить кофе, хорошего, крепкого кофе, – предложил я.

– Почему именно кофе?

– Хороший кофе, от него всегда лучше.

В нескольких метрах от нас стоял официант, отвернувшись в сторону порта, но ни на минуту не теряя нас из виду. Я заказал ему кофе.

– Но почему? – снова удивилась она. Официант принес кофе. Он оказался не слишком хорошим, чуть теплым. Она сделала маленький глоток и вдруг с отчаянием в голосе, будто вот-вот расплачется, пожаловалась:

– В этом кафе все плохо. Мороженое было никудышное.

– Ничего не поделаешь, так уж здесь во всем городе. Если мороженое плохое в каком-то одном кафе, значит, оно плохое во всем городе, во всех городских кафе. Ведь все кафе снабжает один и тот же мороженщик.

– А как насчет кофе?

– Вот кофе, – ответил я, – это совсем другое дело. Если хочешь, можно заказать, чтобы его приготовили нам прямо в кофеварке с фильтром.

– Ой, лучше не надо, – запротестовала она.

Взяла сигарету. Но зажигалка упорно не хотела подчиняться. И она долго жалобно вздыхала. Я вытащил у нее изо рта сигарету и зажег. Обычно она никогда не огорчалась из-за такого рода мелких неприятностей и никогда ни на что не жаловалась. Теперь курила, скривив губы от отвращения.

– Уж лучше бы мы остались на яхте, – пожалела она, потом добавила: – Вот всегда так, стоит только сойти на берег.

Я почувствовал, как лицо у меня буквально перекосилось от неудержимого смеха. Она этого даже не заметила.

Перед нами тянулась улица, заполненная до краев. Автобусы, автомобили и грузовики в адском шуме плотными рядами проплывали мимо террасы.

– Больше никогда не сойду на берег, – пообещала она.

– Ничего не поделаешь, все равно придется, – возразил я, – в Дагомее, у этих Эпаминондасовых эве.

Она улыбнулась мне так приветливо, как только смогла.

– Я просто уверен, что у нас все получится, – продолжил я, – будем охотиться на куду, в общем, развлечемся в свое удовольствие. Самая большая ошибка, какую обычно совершают люди, происходит как раз оттого, что они слишком мало развлекаются. Нарядимся, я надену пробковый шлем, нацеплю темные очки, брюки-галифе, а тебе повешу небольшой такой ягдташик, он нам очень пригодится в случае, если мы совсем падем духом.

– Не хочу, – упрямилась она.

– Я буду с тобой разговаривать, – пообещал я, – по вечерам, в палатке, а где-то рядом будут рычать львы. Возьмем с собой Эпаминондаса?

– Нет.

– Я буду с тобой разговаривать, – еще раз пообещал я.

– Нет, – снова возразила она, – нет больше никаких куду.

– Да их полным-полно, куда ни глянь, кругом куду, – не согласился я, – просто ты в этом ничего не смыслишь, вот и все.

– Теперь, – призналась она, – я жду уже вовсе не его.

– Всегда чего-нибудь ждешь, – изрек я, – иначе не получается. А когда ожидание слишком затягивается, приходится менять цель и ждать того, кто явится поскорей. Вот куду, они как раз для того и существуют, чтобы не долго ждать, так сказать, скрашивать ожидание. Тебе бы не помешало к этому привыкнуть.

Она промолчала. Разговаривать было очень трудно, приходилось почти кричать. Через равные